В избе у раскрытого окна, низко спустив на проволоке лампу, мама шила мне кепку. Была она мастерица на все руки, и стоило ей увидеть вещь нового покроя, будь это платье, френч или галифе, она тут же бралась за пошивку, и все выходило у нее ловко, крепко и красиво. И мне радостно было слышать лязг ножниц, шорох протягиваемой через сукно нитки, вздох или возглас матери. А через улицу у дома тихо разговаривали мужики о войне, о посеве, о предстоящем ремонте мельницы.
Подошел Микеша Поднавознов, белолицый, пезагорелыи.
- На тебе, Микеша, семечки. В степи был?
- Тятька сдал меня в подпаски, а я убежал. Пойдем на игрище.
- Некогда мне бездельничать. Спать надо, завтра на рыбалку с дедушкой.
- Гляди у меня. Я тебя прихрулю в темном-то месте.
- Пойдем сейчас в то темное место. - Я встал, взял в замок Микешу, оторвал от земли и завертел вокруг себя.
- Ты большой стал, - сказал он, - давай на пару ребятишек бить.
- Иди ты к шайтану, не буду я с людьми драться...
5
Тихими морозными ночами в окна светила огромная, прокаленная холодами луна. Глубоким сном спали мама и старики, наработавшиеся за день. Спала под порогом овца со своими двумя недавно родившимися ягнятами.
Не спалось только мне: я думал о своем отце, думал упорно, днем и ночью.
Недавно вернулся с фронта сосед-инвалид, служивший вместе с моим отцом. Дедушка позвал его в гости на блины, поставил на стол мутно-желтую самогонку в четверти. У инвалида не было обеих рук, но самогонку он пил очень ловко: нагнется, схватит зубами стакан со стола и, запрокинув голову, выпивает. Опьянев, он стал рассказывать о войне, о том, что, по его мнению, мой отец погиб.
- А может быть, и нет, живой, - сказал он тут же.
Потом запел жалобным дискантом:
Умер бедняга в больнице военной,
Долго родимый страдал.
Мама и бабушка заплакали, а инвалид подлетел к плакату с изображением царей и королей всех стран мира.
- Негодяй! - закричал он, плюнул в лицо царя Николая Второго, схватил зубами плакат и изорвал его.
Провожая инвалида, дедушка упрашивал его:
- Ты, Митяй, волостному скажи о смерти сынка моего, волостному. Так, мол, и так, собственноручно видел.
На улице инвалид вырвался из рук своей жены, побежал. Шинель слетела с его плеч, пустые рукава гимнастерки трепыхались на ветру, как изломанные крылья.
Известий об отце по-прежнему не получали. Мама гадала. Она закрыла паука в горшке, и он там сдох, не свив паутину. Это значило, что отца нет в живых. Два раза вызывал дедушку урядннк. Дед возвращался домой еще более сгорбленный злой и подавленный, - Ну и солдатики пошли нынче: один изгрыз портреты всех царей и императоров, другой бунтует... - Дедушка, оглянувшись на меня, прикрикнул: - Что ты уши-то навострил? Всегда там, где большие. Не знаю, что из тебя получится, если ты, сосунок, суешь свой нос во всякие дела.
