- Во как!
Острецов усмехнулся.
- Марька честная. По нашим временам - это чудо, - сказал Семка. Только ты больше никому не хвались:
позавидуют или не поверят. Теперь уж все концы в воду спускай, отбегался, распрощался с волей.
"Плохо мне, ох как тяжело. - Захар, мрачнея, не мог поднять глаз на Автонома. - Почему я не взял Марьку?
Отец не отдал бы, по глазам видел, не отдал бы. Красивая пара сравнялась... Уж не повыдуло ли из моей души все тепло? Надоело мне умиротворять людей, уговаривать, выслушивать себялюбивые речи... Уж прижму я вас!"
На молчаливого Автонома напала говорливость, и начал он приставать к посмуревшему Острецову:
- Захар Осипович, давай тебя женим, а? Хорошая девка у дяди Ермолая Люська. Я бы сам женился, да сестрой двоюродной доводится мне.
Захар вытащил из портфеля несколько купюр займа индустриализации:
- Бери! - жестко сказал он, у гну в лобастую голову.
- Мне-то еще зачем? - Автоном мгновенно, как на резком свету, сузил глаза. - Как отставанка с хлебом - ко мне, с займом - опять я за всех?
- Без индустрии нас растопчут другие державы.
- Нас не стопчешь, мужик - как трава, по весне за силу возьмется, встрял Кузьма. - Татары не стоптали...
Острецов отстранил локтем Кузьму:
- Не суйся не в свое дело, дядя Кузя.
- Не тронь батю... - придушенно выдавил Автоном.
- Нехай воробей поклюет меня... - сказал Кузьма. - На, ударь.
- Одумайтесь, гости дорогие! - закрутился Отчев. - Автоном, иди к молодой... чего ты с нашим братом вязнешь.
Но Автоном, сутулясь, засунув руки в карманы, лишь отступил к печке.
- И ты, Захар Осипович, нашел времечко со своими займами, - упрекнул Отчев Острецова.
- Вам же, дуракам, желаю добра, пока не пропили деньги. Обогнать ыы должны их опять же ради вашего счастья. Мне-то что за болесть? Я одинок, вы, счастливчики, женитесь, плодитесь, а я изматываю свои нервы...
- Там, за границей, на машинах мчатся, охально и разгульно газом смердят на весь белый свет. До смерти не захлестнуться бы, норовя уравнять свою рысь с ними, - вслух раздумывал Кузьма. - Раненько отошел Ильич, выпали вожжи из рук его на самом ухабистом пути... А теперь кто только не тянет к себе вожжи - один вправо, другой влево. Задергают державу, губы в кровь изорвут. Я тоже толкал плечом воз из грязи, пока в глазах не потемнело. Теперь отскочил на обочину, - не ровен час, попятится колесница, раздавит.
- Политик ты, борода дремучая, - ронял Острецов, остывая.
