В горнице Влас внимательно оглядел книги из библиотеки Автонома, похвалил:
- Серьезные... даже Ленина сочинения читает. Да, жизнь, знай свое, идет... Значит, меньшой брат женится?
Вот ему к свадьбе три червонца.
Родители смутились, отнекиваясь: де, Автоном прознает, будет допытываться, отколь деньги взялись.
- Каким ремеслом кормился, Власушка? При деньгах, одежа справная? почтительно полюбопытствовал отец.
- Швец, жнец, кузнец и на дуде игрец... Вообще-то, в орлянку играл на свою жизнь. Не по своей воле, батя.
- Вон оно что! Ученый, значит. В каких, к примеру, краях жить довелось? Я к тому, что знаешь вес о нас и шабрах.
- Жил то близко, то далеко, подалее твоей каторги...
Ну, как он, Автоном, уважительный, послушный?
- Хозяйственный малый, - ответил отец, - только на книги тратит много, не хочет отстать от Тимофея Цевнева, тот хоть и моложе, да ведь сын образованного человека - шутка ли, отец был механиком у самого князя Дуганова.
- Сколько сейчас лет Тимке этому? - впритайку спросил Влас.
- Большой - семнадцать. Посиротила война, да люди добрые не дали упасть.
- Меньшой Цевнев край как нужен мне. Только сам еще не знаю, зачем? Для спасения или гибели моей?
- Осподи, отца убили... Тимка-то при чем?
Влас отпрянул, затрещала табуретка.
- Батя, неужели меня примешивают? Не проливал я крови Ильи Цевнева... Помолчал, зажмурясь, потом повелительно: - Фпене не проговоритесь о моей ночевке у вас.
- У нее язык, как у суки хвост. Не человек, а решето - вода не держится, - сказал Кузьма.
- Да ты что же, сынок родненький, только пришел и бежать?
- Я, мамака, не заяц, чтобы бегать. Однако жить у вас дольше не могу. Фиене скажите: мол, погиб я. Пусть она замуж выходит. Зачем ей понапрасну сохнуть на корню.
- Она хоть баламутная, да сердце-то женское... Весь вечер изводила себя ворожбой... - сказала мать.
- Ты, батя, пойдешь к попу, отслужишь по мне панихиду. Оставляю вам документы о моей смерти. Давно написаны надежным человеком. Только бумагу эту никому не показывай пока. Теперь я не Влас Чубаров, а Василий Калганов. Разумеете, что толкую вам?
Василиса перекрестилась перед иконой божьей матери:
- Грех страшный чужое имя красть, от своего отрекаться. Душа того человека, чье имя украл, взыскует.
- Не я виноват, что природное имя мое изветшало...
Два раза убивали, а я воскресал то пастухом Сеидниязом, то эскадронным кузнецом Калгановым. В тифу мне привиделось, будто я из самого себя вылез маленький, весь в белом, со свечой в руке и пошел уж другим человеком Васькой Калгановым, а Влас-то Чубаров лежит мертвый с саблей в руке... был у меня дружок Васька - смирный, приветливый. Срубили. Ну, да все оправдается, только бы с линии не сойти... Сейчас я чуток выныривать начинаю, а то вить на самом дне омута задыхался. Жизнь поверх меня бежала. Как облака над дорогой плывут, а дороге-то ужасно скушно дрогнуть на одном месте вечно.
