— В первом — свастика, во втором — вопросительный знак, в третьем — квадрат с двумя диагоналями. Вы не могли бы показать рисунки публике?
Дамы достали листки из конвертов и подняли их вверх. Это и в самом деле оказались свастика, вопросительный знак и квадрат с двумя диагоналями.
Фосетт наклонился к Пилгриму и спросил:
— Ну что, все три — подставные?
Пилгрим задумчиво посмотрел на него и ничего не ответил.
Бруно обратился к зрителям:
— Некоторые из вас могут подумать, что у меня в зале есть помощники. Но не могли же все прийти сюда только потому, что я всем заплатил, — я просто не в состоянии этого сделать. Хочу разрешить ваши сомнения. — Артист поднял вверх бумажный самолетик. — Я многое умею, но даже мне не под силу управлять движением этого самолета. Этого никто не умеет. Надеюсь, что человек, которого он коснется, любезно согласится подняться на сцену.
Бруно запустил свое незамысловатое изделие в публику. Самолетик кружился и пикировал самым непредсказуемым образом и вскоре закончил полет, приземлившись на плечо юноши лет восемнадцати. Молодой человек нерешительно поднялся и прошел на сцену. Артист ободряюще улыбнулся юноше, протянул ему листок и конверт и сказал:
— Я попрошу вас сделать очень простую вещь. Напишите на листке три цифры и вложите его в конверт.
Затем Бруно повернулся лицом к публике. Молодой человек что-то написал и вложил листок в конверт. Бруно обернулся. Он не стал рассматривать конверт и тем более дотрагиваться до него. Вместо этого он попросил юношу:
— Пожалуйста, сложите написанные вами цифры и назовите сумму.
— Двадцать.
— На вашем листке в конверте цифры семь, семь и шесть.
Молодой человек достал листок из конверта и показал его публике. Там были две семерки и шестерка.
Фосетт посмотрел на Пилгрима, который впал в глубокую задумчивость. Было ясно: если Бруно не гений, то он либо непревзойденный фокусник, либо невероятный плут.
Затем Бруно объявил самый сложный номер своей программы — демонстрацию уникальной зрительной памяти. Он обещал назвать слово, местонахождение которого на двух листах любого раскрытого журнала опишет один из зрителей. Язык текста не имеет значения.
Мастерс опередил даже самых шустрых добровольцев — он оказался на сцене раньше, чем артист закончил объяснения. Бруно удивленно вскинул брови, взял предложенный ему открытый журнал, несколько секунд смотрел на него, затем вернул владельцу и вопросительно посмотрел на Мастерса.
«Зритель» тут же отозвался:
