Июня 10-го, 1848.
Знаете ли вы мистрис Уитман? Я чувствую глубокий интерес к ее поэзии и характеру. Я никогда не видал ее – никогда – лишь раз… однако рассказала мне многое о романтичности ее характера, который совсем особенно заинтересовал меня и возбудил мое любопытство. Ее поэзия есть бесспорно поэзия, оживленная гением. Не можете ли вы мне что-нибудь рассказать о ней что-нибудь – все, что вы знаете – и сохранить мою тайну – то есть не говорить никому, что я вас об этом просил? Могу ли я положиться на вас? Я могу и хочу.
Верьте, что я истинно ваш друг, Эдгар А. По.
[Без даты]
Я уже сказал вам, что несколько случайных слов, сказанных о вас… были первыми, в которых я когда-либо слышал ваше имя упомянутым. Она намекнула на то, что она назвала вашими "эксцентричностями", и упомянула о ваших печалях. Ее описание первых странно захватило мое внимание, ее намек на последние оковал его и закрепил.
Она рассказывала о мыслях, чувствах, чертах, капризных настроениях, о которых я знал, что они мои собственные, но которые до этого мгновения я считал лишь моими собственными – не разделенными с каким-либо человеческим существом. Глубокое сочувствие завладело немедленно моей душой. Я не могу лучше изъяснить вам, что я чувствовал, как сказав, что ваше неведомое сердце, по-видимому, перешло в мою грудь – чтобы жить там навсегда – между тем как мое, думал я, было перенесено в ваше.
С этого часа я полюбил вас. С этого времени я никогда не видел и не слышал вашего имени без трепета полувосторга, полутревоги. Впечатление, оставшееся у меня в уме, было, что вы еще чья-то жена, и лишь в последние несколько месяцев я в этом разуверился.
По этой причине я избегал вашего присутствия и даже города, в котором вы жили. Вы можете вспомнить, что однажды, когда я был в Провиденсе с мистрис Осгуд, я положительно отказался сопровождать ее в ваш дом и даже заставил ее поссориться со мной из-за упрямства и кажущейся безосновности моего отказа. Я не смел ни пойти, ни сказать, почему я этого не могу. Я не смел говорить о вас – тем менее видеть вас. В течение целых лет ваше имя ни разу не перешло моих губ, в то время как душа моя пила в нем, с самозабвенною жаждой, все, что было сказано о вас в моем присутствии.
Самый шепот, касавшийся вас, пробуждал во мне трепещущее шестое чувство, смутно слитое из страха, восторженного счастья и безумного, необъяснимого ощущения, которое ни на что не походит так близко, как на сознание вины.
