Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах] | страница 28

Красин связался по телеграфу с Кремлем. Говорил он с В И. Лениным. Владимир Ильич сообщил, что требуемые полномочия будут немедленно высланы с особым курьером. Условились, что во избежание изменения сроков начала переговоров весь состав делегации, кроме одного, переходит фронт, как условлено. 4 декабря, а один из сотрудников останется в Пскове; будет там ждать приезда курьера из Москвы. Было решено, что в Пскове остаюсь я и перехожу границу на следующий день — об этом будет дано знать по обе стороны фронта. Красногвардеец с мандатами прибыл в Псков рано утром. Документы я зашил под подкладку жилета.

Военное командование доставило меня до эстонской границы. Привезли в какой-то деревенский домик. Отвели отдельную комнату и сказали, что, пока не будет указаний высшего начальства, я останусь здесь. У дома поставили солдата с винтовкой. Вечером зашли офицеры, и мы мирно побеседовали. Часовой у дверей дома… Я понял, что меня держат, по существу, под домашним арестом. И хотя я не очень тревожился (мое местонахождение было известно в Москве, и, в случае чего, конечно, там бы приняли все меры), положение было не из приятных.

На другой день вечером зашел офицер. Попросил срочно одеться. Добрались до станции. Через несколько часов мы уже были в Тарту.

Потом мне рассказали, что на первом же заседании конференции Л. Б. Красин сделал заявление: на эстонской границе остался сотрудник советской делегации Умблия, у которого находятся полномочия делегации, и поэтому необходимо обеспечить его прибытие в Тарту.

Во время переговоров эстонская делегация предъявила большие денежные и территориальные претензии. Отправляясь во время перерыва переговоров в Москву, я взял с собой несколько экземпляров заверенной обоими секретарями стенограммы заседания, где были зафиксированы эстонские претензии, и ознакомил с ними эстонских пограничных офицеров.

На очередном заседании эстонская делегация обвинила меня в том, что я веду противоэстонскую агитацию. Однако им было заявлено, что передвижение сотрудников нашей делегации производится под наблюдением и контролем должностных лиц Эстонии, и если эти лица вступают в разговор с нашими сотрудниками, которым приходится отвечать, то это не может быть квалифицировано как пропаганда.

Как же было дело?

Эстонские пограничные офицеры, не зная правды, как-то высказали свое возмущение нами. Я разъяснил, что не мы предъявляем Эстонии необоснованные претензии, наоборот, советской стороне предъявляют совершенно несуразные требования, в том числе о 50-миллионных репарациях золотом, о границах по реке Неве и прочее.