«Не финти, братишка! Велено нам самим командармом писать дневник, так и надо писать. Как говорит наш эскадронный командир перед боем: «Ну, красавцы, коли да, так и тее, а коли тее, так и ну!» То есть раз настал момент, то и давай действуй, пали-руби по-суворовски. И еще добавит: «Крой до жвака-галса!» Он у нас из моряков и может всякое загнуть».
Ответ Кати (тоже дают себя знать и задор и упрямство):
«Кавалерист ты мой, лихой Орлик! Да ты решительно не представляешь себе, что такое дневник. Это сугубо личная вещь, интимная даже. Писать про всякого Якова неинтересно, да и незачем».
Возражение Орлика:
«Вот и нет! Кому в наше геройское время надо личное, интимное? Интеллигентство одно, и только. Писать следует про великие дела революции, про боевые подвиги нашей 13-й армии на Крымском участке против Врангеля. Я так понял задание командарма. К месту сказать: уж коли с журавлиного полету глядеть, то тут оно и есть кстати. Чтоб широта была, размах и счастливое будущее нам ясно сияло!»
Где-нибудь потом, при случае, мы расскажем, как попал в наши руки этот дневник, необычный даже для той поры, когда писание дневников было явлением почти заурядным. Потом, потом… Здесь же оговоримся: мы вовсе не считаем обязательным приводить все записи подряд. В дневнике находишь и ценное, а встречаешь и строки действительно про всякого Якова.
Как видно из дальнейших записей, молодые путники наши даже слегка поцапались и выразили взаимную досаду друг на друга в следующих выражениях: «Вот и веди дневник вдвоем» (запись Кати), «Ох, уж эти мне штабные барышни, в коллектив бы их, в общем котле бы поварились, в массе» (запись, сделанная, разумеется, Орликом). Дальше следует такая строка (той же рукой): «А коли полагается писать в дневнике личное, то всю правду тогда крой, как на духу, чтоб история знала, чего люди думали, чего делали, чего переживали». Из этой записи видно, что примирение соавторов дневника не заставило себя долго ждать. Оба оказались и достаточно уступчивыми и достаточно отходчивыми, как и положено среди друзей, и все вполне уладилось.
Порешили друзья так: записывать и общее и личное. Сказано — сделано. Порыв великодушия охватил обоих, что, между прочим, и в прошлом у них уже не раз случалось, и тогда благородству каждого не было предела.
Орлик первым ринулся в личное. И по дневнику видно — сначала он поозоровал. Уж очень несвычно было ему делать свои записи — еще не приучилась рука. Катя — та сама призналась, что уже в первом классе гимназии заносила в тайный альбом любимые стихи и всякие переживания. Другое дело Орлик — ему в его молодой жизни до сих пор не до дневников было, вот он сейчас и путался: то ли всерьез принимать задание командарма, то ли в шутку. По всему судя, все-таки всерьез, хотя командарм был склонен иногда и пошутить. Следовательно, надо и то и другое учитывать.
