– Ты несправедлив к Семенову: у него поворотливые мозги, он даже остроумный парень.
– Он просто недисциплинированный офицер. Вот и все.
– Когда я был у него в госпитале, – с усмешкой сказал Ивашин, – он сказал мне кое-что такое… Ах, сукин сын! Если бы и я вместе с тобой не отвечал за то, что он натворил, – простил бы. Ей-ей! Человек, лишенный чувства юмора, без фантазии, без способности расширить видимый горизонт, навсегда заперт в том, что видит. Такому в нашем деле – гроб. Ей-ей!..
Когда они шли по летному полю, Ивашин сказал:
– Учи их хватать за уши темную силу, что приводит ко всем несчастьям.
– Какие уши? – недовольно отозвался Андрей.
– А черт их знает какие! – рассмеялся Ивашин. – И кого хватать – то ли технику, то ли слепые силы природы, то ли самого себя – тоже сразу не объяснишь. В том-то и дело, что каждый в каждом случае должен понять это сам. – И, помолчав, продолжал: – Однажды мальчонкой в деревне понесла меня лошадь. Я, как полагается, босиком, без седла, вместо узды – обрывок веревки. Все существо мое стало величиной с червяка: его можно было уложить в одно слово: "Удержаться!" Я слыхивал, что коня можно усмирить, ухватив за уши. Но ведь до ушей надобно дотянуться. А руки нужны, чтобы держаться за холку. Даже шею-то лошади не обнять – руки коротки. А тут дотянуться до ушей! А они, проклятые, вот они: под самым носом торчат, навостренные. Чувствую: не удержусь. Еще два-три взбрыка – и полечу под ноги коню. Ей-ей, не скажу теперь, как решился: наверное, уж не от храбрости – от страха. Страх, братец, враг номер один. Его-то и надобно хватать за уши.
"Да, хватать его за уши! – думал Андрей, молча шагая за генералом. – Может, и впрямь иногда страшно. Но иначе сбросит, как Семенова…"
Проводив Ивашина до самолета, Андреи смотрел, как генерал непринужденно, без усилия, поднялся в самолет, сел на край кабины, аккуратно постучал сапогом о сапог и легко перекинул ноги через борт. Тело генерала, казавшееся таким грубо срубленным, возле самолета обрело удивительную упругость. Этим Ивашин восхищал Андрея и в годы ученичества. Андрей всегда стремился подражать ему в движениях – простых, уверенных и легких.
Захлопнувшийся фонарь, рев двигателя, и машина точно, уверенно, но вместе с тем как-то особенно осторожно вырулила на взлетную полосу.
Ивашин оторвался, сделав лихачески-короткий, не уставный разбег. В этой старой повадке генерал не мог себе отказать даже тут, хотя знал, что на глазах летчиков должен блюсти авторитет инструкций. Лихость взлета и точность посадки отличали его всю летную жизнь.
