– Поглядеть и – домой, чай пить. Удивительная штука – чай с молоком. И к нему мед. И знаешь, есть такие сушки – горчичные. Вот бы к чаю с молоком! Это да! По науке! После луны.
– Мерзость! Чай с молоком! Даже в детстве не мог…
Дальше до дома шли молча. Андрей сел в машину. Рука Ченцова лежала на опущенном дверном стекле. Он задумчиво размазывал капли дождя.
– И все-таки завидую: ты вот такой. У тебя такое дело. И вообще…
– Век летающего короче воробьиного.
– Ну, непременно уж…
– Я не о том. Существовать можно и сто лет. Да что толку! Речь идет о возрасте, когда можно летать. Чем стремительней совершенствуется самолет, тем меньше времени оставляется человеку для работы на нем.
– И вылетавшись можно работать.
– Можно, да не всем охота. Больше яблони разводят. Иные с утра до вечера на корде лошадей гоняют. Но это редко. Кто попроще – яблонями занимается. Еще цветами.
– А ты?.. Ты тоже не останешься у дела?
– Я и сейчас почти сыт, – нахмурился Андрей.
– Значит, яблони или лошади?
– Скорей уж цветы. А вернее всего – писать. Всю жизнь мечтаю: написать бы воздух. Воздух и человека воздуха. Летающего человека. И машину.
– А я думал, стихи…
– Стихи – это тоже здорово! Люблю стихи:
Мне с тобою, как горе с горою, Мне с тобой на свете встречи нет.
Но весенней лунною порою Через звезды мне пришли привет…
– Твое?
– Увы, нет!
Шум двигателя смешался со смехом Андрея.
Прошуршали шины.
Вдали, за поворотом бульвара, исчезла белая полоска света. Следя за нею взглядом, Вадим пробормотал:
– Нам с тобою, как горе с горою… О ком бы это он?..
Покачал головой и, шлепая по лужам, побрел домой.
Шипение баллонов по мокрому асфальту, удары воды снизу по машине, когда она проносится над большими лужами; брызги, когда они летят в стороны или оседают на стекле и через минуту обращаются в сухие пятна, мешающие смотреть; ошеломляющий свет встречной машины, одинокий пешеход, не спеша переходящий дорогу, – все вызывало реакцию Андрея – мгновенную, точную. И вместе с тем его мысли были далеко и впервые вернулись сюда, на мчавшийся навстречу автомобилю асфальт, лишь в тот момент, когда показался знакомый сложный перекресток. Кончался город. Нога плавно остановила машину: он решил не ехать дальше. Некоторое время смотрел немигающими глазами сквозь грязное стекло, потом развернул автомобиль и погнал обратно. Гнал со всей скоростью, какую мог выжать. Непреодолимо хотелось домой. Хотелось увидеть Веру. Именно сейчас. Непременно. Это стало необходимо. Более необходимо, чем ехать в Заозерск и ложиться в постель для отдыха перед утренним выходом на аэродром. Вера! Она была сейчас необходимее всего на свете! Необходимее самого света. Сейчас. И, может быть, всегда? Или?..
