— … А Лала сидела напротив Вас, неподвижная, словно статуя… Бедная Лала…
Я удивленно посмотрел на нее.
— Если бы она была мужчиной, я бы восторгалась ею. В теле у нее столько радости. Она вся переполнена радостью. Рассвет и полдень одновременно. Представляешь?..
Голос ее трепетал. Впервые она обратилась ко мне на «ты».
— Я и не представлял, что она так прекрасна, — сказал я глупо.
Она продолжала, словно не услышав:
— Однажды, летом прошлого года, едва познакомившись, мы плавали вместе. Когда она выходила из воды, капли катились по ее телу, словно не касаясь его, словно находясь там только для того, чтобы привязать ее к свету, к свету воскресения. И она все еще словно спит…
Она умолкла. Я взял ее за руку. Она ее не отняла. Глаза ее оказались очень близко.
— Давай еще останемся так, — сказала она. — Может быть, я еще не созрела для тебя.
А когда мы снова двинулись в путь, добавила:
— Да, великая вещь — телесная выдержка, Стратис.
Мы вернулись, не сказав больше ни слова.
Вторник
«Также и спящих, — говорит Гераклит, — я считаю тружениками и соучастниками того, что происходит в мире».[44] Я подчеркиваю это.
Мне кажется, если бы дух достиг определенной степени неподвижности, внешние вещи пришли бы в движение.
Среда
Я поднялся на Ликабетт:[45] ощущение скалы иногда помогает. Один солдат стоял на посту, другой мыл ноги на камне — бледные ноги. Раздавались голоса около трех десятков детей, которых привела немка. Церковь возвышалась на вершине всего этого белая и безразличная, словно старец посреди большой кровати, на которой сидят, спят, ласкают друг друга множество безразличных людей, — он повернулся к ним спиной и устремился к смерти.
Вдали — стоящий на якоре Акрополь, готовый к отплытию.
Стратис добрался до Заппиона,[46] до конца большой площади, учащенно дыша. Все остальные уже собрались, готовые отправиться на Акрополь. В тот миг, когда он протянул руку Саломее, все огни вдруг сразу погасли. Луна упала, словно невод из фиолетовой стали, и покрыла их всех: три парочки застыли с разинутыми ртами; два споривших торговца пришли к соглашению; глаза Лалы устремились к небу и засияли; виолончель на сцене захлебнулась. Волшебство закончилось грохотом надутого бумажного пакета, который взорвал какой-то приставала. Огни зажглись. Тучная дама, сидевшая с разведенными в стороны коленями, снова принялась щелкать фисташки, словно сопровождая смену сцены игрой на ксилофоне.
— Прикосновения, вызывающие короткое замыкание, — сказала Сфинга. — Знаменательное начало!
