— Вы поете?
— Да, изучала вокал и филологию в Германии. А Вы, как полагаю, пишете. Что Вы пишете?
Стратис почувствовал, что свет у Саломеи слишком тускл.
— Мне хотелось бы писать стихи и эссе, — тихо сказал он так, словно с ним вели себя беззастенчиво.
Лицо у дамы помрачнело от разочарования:
— Разве сейчас пишут стихи? Место поэзии занял роман. Этим Вы заняться не пробовали?
Стратис почувствовал себя так, словно он был подсудимым. Рядом Саломея готовила мастику,[7] господин глядел свирепо, Лала шевельнулась за тусклым стеклом. Он ответил очень медленно, прерывающимся голосом:
— Пробовал, но думаю, что повествование у меня не получается. А что еще хуже, описывать я совершенно не умею. Мне всегда казалось, что, если что-либо назвать, этого уже достаточно для существования. Что оно есть в действительности, это нечто само покажет своими поступками. Поэтому мне кажется, что, когда я приступаю к описанию, слова теряют свою весомость и исчезают, находясь на кончике пера. А чем заполнить книгу, если нет описаний?
Дама выказала то ли удивление, то или нетерпение:
— Но если это нечто — не человек, а, например, пейзаж, некая вещь без поступков — или, лучше сказать, не действующая, как же тогда понять, о чем идет речь, если не пользоваться описаниями?
— Мне кажется, все, что существует, действует, — сказал Стратис.
Это изречение прозвучало для него самого как-то странно, словно говорил кто-то другой, и он засмеялся.
Саломея наблюдала за ним, время от времени бросая взгляды искоса. Дама решила, что Стратис издевается над ней, и заговорила резко:
— Стало быть, Вы полагаете, что безделки поэтишек обладают какой-то значимостью?
— Искусство сложно, и многие оказываются неудачниками, — апатично ответил Стратис. — Однако другого способа выразить свои переживания я не знаю.
От презрения рот дамы показался теперь невообразимо крошечным:
— Да кого волнуют Ваши переживаньица? Истинную поэзию способен творить лишь пророк, который даст миру новую веру!
— Мне кажется, это нечто совсем иное, — ответил Стратис. — Однако я полагаю, что если кто-нибудь может выразить по-настоящему переживание, которое вызывает у него мир, он тем самым помогает другим людям не утратить веру, которую те хранят в душе.
— Какое переживание Вы имеете в виду? Какое угодно?
— Думаю, какое угодно.
— Стало быть, у Вас нет мировоззрения?
— Мое мировоззрение появится, — если оно вообще кому-то нужно, — когда мой труд будет завершен.
— То есть шиворот-навыворот, — ответила дама. — Ужасно, что есть еще молодые люди, которые мыслят так даже сегодня. СЕГОДНЯ.
