У мраморной лестницы парка на Синтагме я снова встретил Саломею. Она шла со стороны проспекта Амалиас вместе с девушкой-блондинкой — с прекрасной фигурой, одетой со вкусом, в цвете юности. Увидав меня, она сказала что-то своей спутнице, и обе они засмеялись. Теперь она показалась мне значительно более хрупкой, чем в автобусе, хотя была в том же платье.
Август прошлого года, Кефисия. Вчера у Аспергиса. Нондас, Клис и Саломея. Я просидел с ними около часа. Она не проронила ни слова. Иногда посматривала по сторонам. Иногда, словно вспомнив, что рядом были и другие, улыбалась. Только когда мы уже собрались расходиться по домам, она оказалась на мгновение рядом и спросила:
— Помните тот грубый жест, который мы с Вами разделили?
— Разве такое забудешь? — ответил я. — Если бы тот день был почтовой маркой, она стоила бы несколько миллионов.
— Знаете, я хотела бы познакомиться с Вами. Думаю, общество людей Вам не нравится…
Она кашлянула и продолжила:
— Завтра, восьмого, около шести, думаю, мы могли бы увидеться здесь… Хорошо бы прогуляться…
Иногда ее лицо напоминает мне кносскую „Парижанку“.
Начало сентября прошлого года, Кефисия. „Завтра, восьмого“ она пришла со своей подругой, с которой была у мраморной лестницы парка на Синтагме. Она зовет ее „Лала“. Ей не более двадцати двух. Во взгляде и в теле у нее есть что-то мутное: испытываешь такое чувство, будто нужно развеять обволакивающую ее дымку. Обволакивающую не только глаза, но и тело, если кто верит, что тело видит.
Радость Саломеи была какой-то хриплой — не знаю, быть может, она оставалась еще недоступной моему настроению. Сияние неба было сиянием, которое только и доступно сиянию вселенной в тот час, а я среди этого света был словно рана, затянутая черной тканью. В Коккинарасе[41] Лала вошла в церквушку. Под двумя огромными кипарисами приютился у края могилы мокрый глиняный кувшин. Саломея подняла его, наклонила и пролила немного воды на землю — какой-то выход. Я посмотрел на нее: глаза и губы ее были резко очерчены. Очень подвижная, она подошла ко мне. Я не сдержался и спросил:
— Кто нас спасет, госпожа Саломея?
Она ответила:
— Неужели Вы ожидаете спасения от других?
Лала вышла из церквушки и сказала:
— Поглядите на грешников.
Саломея засмеялась. Вот и все.
Нынешний Новый год. Чистильщик обуви принес мне небольшой конверт. Его содержимое — самая обычная марка и бумажка, на которой Саломея отметила карандашом:
„Эта марка не редкостная. Однако не исключено, что когда-нибудь она будет стоить миллионы. С Новым Годом!“
