Девочки ахали, как она все успевала, и только Люся пожимала плечами:
— А что же ей остается? При ее внешности.
— Как не стыдно? — вступались подруги. — При чем тут внешность?
— Ах, оставьте! — отмахивалась Люся. — Ни при чем! Она стояла на том, что с такой внешностью можно стать и министром путей сообщения. Почему этот министр должен быть тощим, сутулым, с темно-рыжей стриженой головой — неизвестно. Люся невзлюбила Лютикову сразу, должно быть, потому, что ей в числе первых стало попадать за «сквозняк в голове», как говорила Лютикова на собраниях. Но тут Геля била в цель, и Люсина неприязнь к ней не находила ни в ком поддержки.
— Выскочка она, подлиза, — уверяла Люся, — а вы-то уши развесили.
На эти слова не обращали внимания, во-первых, потому, что Люся не любила долго раздумывать и часто делала поспешные выводы, а во-вторых, комсорг Лютикова в то время находилась в зените славы. Она встряхнула весь класс, 7-й «Б» сразу стал на виду.
Как-то на собрании, когда Лютикова объясняла очередное задание, Женя Абрамов поднял руку:
— Разреши вопрос. Что такое сатира? Ты ведешь у нас отдел сатиры.
— Сатира? Ну ты, Абрамов, в другое время не мог спросить?
— Не мог. Интересуюсь очень.
— Ну, пожалуйста. — Лютикова недовольно тряхнула рыжей головой. — Сатира это… ну, высмеивание, обличение пороков.
— Пороков. А что такое порок?
— Ну знаешь, Абрамов! Не срывай нам собрания.
— А я и не срываю. — Женя встал. — Человек, например, спешил на электричку. По мокрой сельской дороге. В школу успел к звонку. На первой перемене вымыл грязные ботинки.
— Абрамов, ты всех задерживаешь!
— Что тут такого? — продолжал Женя, имея в виду ботинки, — Никто ничего и не заметил. Кроме сатирика! И на следующий день эти ботинки крупным планом красовались в школьной газете. Вместе с фамилией их владельца…
Лютикова несколько раз нетерпеливо пыталась прервать Абрамова, но он спокойно останавливал ее рукой.
— Парень этот не грязнуля, но его выставили таким на всю школу. Это как? Пустяки, может быть?
— А у человека, кроме ботинок, — добавил Лавров, — есть, между прочим, и самолюбие.
Лютикова не нашлась, что ответить и продолжала свою речь о том, что класс их неплохой, но общественная работа все же ведется вяло.
— Об-щест-вен-ная, понимаете? После занятий никого не удержишь, каждый спешит домой, чтобы сесть в одиночку над своими учебниками, за своим столом.
— Ты предлагаешь продленный день? — спросил Женя Абрамов. — Будем сидеть коллективно за общественными партами.
