—У тебя что, как у молодого матроса, эротический припадок? Ты еще баб из журналов «Работница» и «Крестьянка» расклей по переборкам!
—Нет у меня никакого припадка — обиженно засопел Николай. Что мне на голые стены смотреть, что ли?
—После обеда зайдешь, я тебе новую карту мира подарю, она твои стены украсит гораздо лучше. Макулатуры развел, словно очередной пожар готовишь. Насколько известно, у тебя в этом богатый опыт!
Он был как никогда прав. А Марконя, проглотив критику друга, засопел, закурил и поведал историю из своей холостяцкой старпомовской молодости.
О «красных петухах»
Горела как-то в заводе плавказарма. Белый ядовитый дым заполнил всю жилую палубу ПКЗ, на которой жили офицеры подводной лодки «К-93». Без изолирующих противогазов и защитной одежды на горящей палубе о тушении пожара и думать было нечего. Пластик переборок выделял очень токсичный, мелочно-белого цвета дым, который ровным толстым слоем плотного тумана стоял в метре над настилом палубы.
В дыму людей было не видно. Только наклонившись до уровня колен, в прозрачной, но ядовитой полосе, словно в кукольном театре, можно было наблюдать мечущиеся ноги «огнеборцев». Как из ваты они торчали то тут, то там. На палубе, где располагалась каюта Маркова, выгорело все, что могло гореть: обстановка кают, личные вещи офицеров… Короче говоря, все, кроме железа. Пиллерсы, державшие на креплениях койки и щиты переборок, черными стволами торчали повсеместно, а хаотично расположенная по площади арматура каютной мебели: столов, стульев, шкафов и вешалок делали палубный пейзаж похожим на космическую свалку после грандиозного вселенского взрыва. Народ смог обследовать пожарище только когда все, что могло, сгорело, а палубу проветрили до безопасной температуры и концентрации угарного газа.
Место своей каюты, Марконя определил сразу, по сейфу, стоящему на обгоревших останках столика и раздувшейся, до абстрактных форм самодельной сорокалитровой канистре, некогда выполненной из нержавейки по спецзаказу. Эта раздутая до предела емкость для удобства «раздачи слонов» была снабжена простым водопроводным краном и сейчас возлежала, на уцелевших пружинах койки второго яруса. В ней старпом хранил запас корабельного спирта.
Все что осталось от формы одежды, находилось на нем — Марконе. Видавший виды старый, засаленный до кожаного блеска лодочный китель с грязным, как у тропического кочегара, воротничком, такие же брюки, да давно не видавшие гуталина, зато удобно разношенные по ноге и сильно стоптанные ботинки на микропоре. Это был тот наряд, в котором он ежедневно ходил на завод на лодку. Привязанность хозяина к этим предметам униформы спасла их от всепожирающей силы огня. В этом наряде ему было комфортно, да и заводские к нему такому привыкли. В то время Николай еще был холост и невольно следовал латинскому девизу — Omnia mea mecum porto (Все свое ношу с собою). С этим он и остался, лишившись всего нажитого за годы службы в Губе Оленьей.
