На всё это формирование ушло довольно много времени. У нас был начальник конного транспорта и его помощник. И нас – 60–70 солдат, большинство побывавших на фронте, раненых и таких, нестроевых, как я, которые ждали, когда будут получены двуколки, лошади и можно будет ехать на фронт. А этот помощник нашего начальника, молодой человек, миллионером оказался, одним из членов Варваровского акционерного общества, которому принадлежала гостиница «Националь» в Москве. И жил сам этот молодой человек, его фамилия Лепёшкин, в «Национале». Эта гостиница в то время считалась лучшей в Москве. Там помещался Английский клуб, останавливались послы государств. Шикарнейшая гостиница, она и сейчас существует и работает. А мы стояли в Крутицких казармах – далеко от центра, а этот молодой человек, этот Лепёшкин, очень «корчил» из себя офицера. Он-то офицером строевым не был, а был чиновником нашей военно-санитарной организации, носил форму, в точности похожую на офицерскую, и погоны офицерского образца, только вензеля М. К. сверху. Приезжает он в Крутицкие казармы, вызывает нас на плац и командует нами, проводя строевые учения. Мы убеждаемся, что он не умеет командовать, не умеет перестраивать нас и т. д.
И вот однажды выстроил он нас, покомандовал, потом построил в один ряд и обходит его, тщательно всматриваясь в каждое лицо. Наконец, подходит ко мне. Я был откомандирован из запасного батальона и там мне выдали самое паршивое обмундирование, какую-то шинель из чёртовой кожи и вдобавок ещё с прожжённой дырой. Шапка не шапка, сапоги не сапоги, ну, в общем, чучело огородное! Но на носу у меня было пенсне с золотой переносицей. Его носили, так сказать, как признак интеллигентности, что ли.
Лепёшкин останавливается передо мной и грозным голосом спрашивает: «Ты кем был до мобилизации?» Я отвечаю: «Управляющим лесопильным заводом моего дядюшки». Лепёшкин, получив ответ, обратился к фельдфебелю, показывая на меня: «Завтра этого солдата пришли ко мне в “Националь”», – и уходит. Зачем я ему?
Назавтра везти меня в «Националь» в таком обмундировании стыдно, фельдфебель занимает у других солдат шинель, одевает меня более-менее сносно, даёт мне проводника, и мы отправляемся в гостиницу. Приехали на трамвае, входим и просим лакеев отвести нас в тот номер, где живёт Лепёшкин. Мой проводник уходит, лакей отводит меня на второй этаж, открывает какую-то дверь, и я вхожу. Лепёшкин, оказывается, только что встал. Спал он в пижаме и сидел, спустив ноги с кровати на пол. Я являюсь к нему так, как полагается по уставу того царского времени: «Честь имею явиться, Ваше благородие!»
