— И потом куда бы сей неизвестный утром девался? Семен спать так и не успел лечь, когда Агафья раскричалась, а после уж переполох поднялся, — сказал околоточный надзиратель.
— Да через забор мог перелезть, вот тут, с фасада, или даже калитку изнутри отворить, да и выйти.
— Опять же невозможно, калитку на ночь на замок запирают. А через забор, пожалуй, что и мог.
— Ну, вот видите, — сказал судейский с укоризною, — кто угодно мог пробраться и убить. А вы студентов хватаете!
— А скажите, письмоводитель, — спросил вдруг Глюк, — почему это вы помощника садовника все время шибеником называете?
Акинфий Мефодьевич засмущался, понурился, ириску во рту покатал, сказал:
— Да уж так…
Потом глянул косо на околоточного надзирателя и добавил:
— Константин Аркадьич у нас недавно, не знают еще… Это ведь Костька сады обносит, с Криворучкой, молочницы Павки Криворучихи младшим сынком. Тот, Криворучко, постарше, однако заводила всему Костька. Семен, конечно, ни сном, ни духом, простая душа. Но сад он не напрасно сторожит, Костька и его обнесет, стоит только Семену попустить. И телятей невинным прикинется.
— То есть малолетний свидетель оказался еще более ненадежным: уголовный элемент подрастает, — задумчиво произнес Жуковский. — А соврать он мог?
— Мог и соврать – почему ему не соврать? А только вот зачем?
Вопрос был, конечно, риторический, и ответа не требовал.
Но даже если бы и требовал, то все равно никто ничего и вымолвить бы не успел, потому что из-за двери раздался шум, и гул, и топот, и громкий начальственный чей-то голос, Константину Аркадьичу незнакомый.
И не успел околоточный надзиратель шагу к двери сделать, чтобы глянуть, что там такое, как дверь распахнулась, и на пороге явился…
Батюшки!
Сам, сам полицмейстер, Михал Дмитрич Воскобойников!
И в гневе: лицо красное, как бурак, бакенбарды взъерошены, усы встопорщены, чело нахмурено!
Ах, Господи, спаси, пронеси, помилуй!..
— Так, — сказал полицмейстер, обводя взглядом присутствующих, — и прокуратура уже тут как тут, и суд, и посторонние в наличии... А полицейский розыск, между прочим, еще не окончен, так что посторонним здесь делать нечего. И вам, господин Квасницкий, не мешает поосторожнее быть. Вернется ваш папенька с Кислых Вод, а газет его больше и нету; еще одна статейка наподобие сегодняшней – прикроем и "Вестника" вашего, и "Коммерсанта" заодно. И что вы тогда папеньке скажете? А главное – что скажет папенька вам? И – кто это еще? Что за фрукта-абрикоса? — это господин полицмейстер Феликса Францевича заметил. — Репортер ваш, господин Квасницкий?
