— Мама! — простонал Феликс Францевич, отбрасывая газетный листок в сторону, — зачем ты это сделала? Я не знаю никакой мадам Лискович!
— Ой, как это ты не знаешь "Бакалею Лискович"! Она висит прямо перед нашими воротами – на той стороне.
— Мадам висит или бакалея? — спросил Феликс Францевич, снова потянувшись за газетой.
— Вывеска! Мы берем у них чай и сахар. Если ты хочешь и дальше пить чай, и с сахаром, а не пустой кипяток, ты меня выслушаешь, — мадам Глюк опередила сына, сложила газету и принялась ею обмахиваться, как веером: жара.
— Я не знал, что мадам – это бакалея, — недовольно произнес Феликс Францевич.
— Не она, а ее муж, но это все равно. Так вот, ее племянник арестован…
— Ну, хорошо, допустим я знаю мадам, но я не знаю ее племянника, бог знает, за что его арестовали…
— За убийство, — сообщила мадам Глюк холодным как сухой лед тоном. И, как пар от сухого льда, вокруг ее чела заклубился почти видимый, почти осязаемый дымок неодобрения.
Час, когда муж Катерины Ивановны, Франц Феликсович Глюк, оставил свою совсем юную (двадцати лет без двух месяцев) жену вдовой с годовалым младенцем Феликсом на руках, заставил мадам Глюк согнуться от горя и залиться слезами.
В день похорон, когда мадам Глюк ознакомилась с доставшимся ей по смерти мужа наследством (очень много долговых расписок и просроченных векселей), она осушила свои слезы и расправила свои плечи раз и навсегда. Теперь пойти ей наперекор не удавалось никому, никогда – даже и квартирной хозяйке, даже и самой скандальной из всех скандальных мамаш ее приходящих учениц. Мадам Глюк не ведала, что такое препятствия, она их не обходила и не брала, она их сметала, не замечая, своими пышными юбками.
И Феликс Францевич о том, конечно знал. Но сделал еще одну попытку вырваться:
— Мама, но я ведь никто, я ведь не могу прийти в полицию и сказать: "Немедленно выпустите племянника мадам Лискович, потому что моя мама хочет пить чай с сахаром!" Я не полицейский, не судья, не губернатор, я всего лишь таможенный чиновник. Меня никто не будет слушать.
— Ой, Феля, какой ты у меня скромный, — улыбнулась мадам Глюк и провела по волосам сына ласковой материнской рукой. — Тебя все прекрасно знают! Кто спас от каторги Суркиса с Мордахевичем — ты! И никто от тебя не хочет, чтобы ты шел в тюрьму и требовал выпустить этого мальчика. Ты должен пойти к своему другу Жорику Жуковскому и сказать ему, что заинтересовался делом об убийстве этой гувернантки и хочешь ему помочь в расследовании.
