Взревели моторы самолетов, выруливающих на взлетные полосы, грозно зашевелились башни огромных береговых орудий, крейсера начали сниматься с якоря, а десантные корабли, приняв морскую пехоту и технику, отдали швартовы. Командиры атомных подводных лодок достали из сейфов пакеты с ключами от ядерного оружия и указанием первой цели. Завращались радары дежурных кораблей и береговых постов наблюдения, полетели куда-то вертолеты с пограничниками, залаяли сторожевые собаки на блокпостах, и даже ВОХРа на оружейных складах лихорадочно защелкала затворами, досылая патрон…Военкоматы начали внеплановый призыв «партизан» на сборы.
Связисты готовились обеспечить переговоры Президентов.
Супостат, обнаружив нашу активность, проделал то же самое.
В это время на одной из лодок не досчитались штурмана. Сначала подумали, что тот взят в плен в качестве языка иностранным шпионом. Потом вспомнили, что как язык штурман вообще никакой ценности не представляет, и вскрыли дверь его каюты. Он спал, свернувшись калачиком, пьяно и безмятежно. Стеклянная струйка слюны, трогательно, как у ребенка, вытекала из приоткрытой пасти на не первой свежести подушку.
Штурман был опытным офицером и не сопротивлялся, когда его вели к комбригу. Он знал, что пьянство, даже во внеслужебное время, есть повод для наказания. Но раскаяние может это наказание смягчить, в зависимости от глубины и осознания. Поэтому каяться он начал с порога кабинета:
— Товарищ комбриг, ей-богу, грамм по четыреста всего и выпили, помочились с конца пирса, и спать — устал я очень, всю прошлую ночь карты корректировал, поэтому тревоги не слышал…
— С кем мочились? — корректно спросил комбриг, понимая, что собутыльника проговорившийся штурман не выдаст.
— Да с Прошкиным, на нерпу, здоровенная такая, я еще ее морским котиком обозвал, все хотел в голову попасть, да струя уже не та — возраст. Прошкин кричал еще — где котик, где котик, но я спать пошел.
На комбрига было страшно смотреть. Сначала он выплеснул весь свой богатейший запас ненормативной лексики в воздух. (Немедленно см. словарь!)
Воздух загустел до состояния киселя, а потом еще и запах. Это пукнул оперативный дежурный, который тоже все понял, и которому через две минуты предстояло докладывать в Главный штаб ВМФ о ходе противодиверсионной операции. Любой армейский генерал, особенно иностранный, в подобной ситуации нашел бы один выход — немедленно с честью застрелиться. Можно было еще застрелить Прошкина, но это ситуацию уже не спасало. Исправить ее можно было, только пролив кровь. Если диверсанта нет, то чью?!
