— Все в порядке, ничего серьезного, — сказал я, радуясь тому, что смог доказать свою смелость, пусть даже ценой укуса. Молодая женщина разволновалась и настаивала, чтобы я показал рану. Но я спрятал руку за спину.
В наше время укус собаки считался незначительным событием. Если у собаки не наблюдалось явных признаков бешенства, вроде непонятной агрессии или капающей изо рта слюны, рану просто перевязывали чистой тряпкой и забывали об этом.
Мы не хотели рассказывать домашним о том, что случилось. Поэтому мы просто дошли до колодца и промыли рану водой, которая оставалась в просмоленном желобе, а затем перевязали руку моим платком, разорвав его надвое.
Делая перевязку, девушка то ругала Флору по-гречески, то обращалась ко мне.
Она поведала мне, зачем пришла в сад с корзинкой. Оказывается, в одном из уголков на нескольких лозах раньше времени созрел особый виноград без косточек. Она решила нарвать его, чтобы угостить мою мать, и взяла с собой Флору. В какой-то момент девушка словно бы решила протянуть одну из гроздей мне, но передумала. В самом деле, угощать виноградом из собственных рук гостя-мужчину у колодца, в ночной темноте — это было слишком.
По-турецки она говорила гораздо лучше сестры. Может быть, даже лучше, чем ее старший брат Селим-бей...
Я сказал ей об этом и спросил, почему той ночью в церкви она не решилась заговорить по-турецки.
— Я не хотела, чтобы вы знали, кто я такая, — объяснила она. — В ту ночь мы с сестрой были гостьями вашего квартала. Девушки отвели меня в церковь... На Крите мы постоянно куда-то ходили. Но здесь так нельзя.
После небольшого колебания девушка добавила:
— Вы скажете матери, что видели меня в ту ночь в церкви и решили, что я гречанка?
Ее страх можно было понять. Я поспешил заверить, испытывая даже некоторое удовлетворение:
— Разве я ребенок? Зачем я буду делать то, что вам неприятно?
— Спасибо...
Чтобы заставить ее поверить мне, я был готов пожертвовать обещанием и выдать Стематулу, которая в обмен на страшную клятву поведала мне большой секрет.
— На самом деле я знал, кто вы такая. Но никому не говорил, можете быть уверены.
— Вам Стематула сказала?..
— Да... Не сердитесь на нее за это.
— Сердиться я не стану.
— И не говорите, что я ее выдал...
— Если хотите... пусть будет так... Но Стематула очень дурная девушка.
Она погрустнела. Наверное, в ее душу закралось подозрение, что Стематула разболтала мне и другой секрет. Ведь я пришел в церковь по ее прихоти. Но тема была слишком щекотливой, чтобы задавать вопросы.
