Натэниел поцеловал меня в щеку, а Мика — в губы. Я оставалась неподвижной в их объятиях, предаваясь воспоминаниям о давнем детстве.
— Почему я сейчас об этом вспомнила? — спросила я тихо.
— Ты была готова вспомнить, — прошептал Натэниел. — Мы боль вспоминаем кусочками, чтобы не видеть ее всю сразу.
Джейсон у него из-за спины тихо сказал:
— Во-первых, ты красива и желанна, и она сказала злую глупость. Во-вторых, на психотерапии я узнал, что самые болезненные вещи оживают именно тогда, когда ты чувствуешь себя на пике счастья и комфорта.
— Я помню, как психотерапевт Натэниела говорил это, когда у тебя начались плохие сны. Почему это так получается? — спросила я, покоясь в объятиях двух других.
— Ты чувствуешь себя в безопасности и подсознательно считаешь, что у тебя достаточно крепкая страховочная сеть, чтобы взглянуть на то, что было плохо. И поэтому, когда в жизни тебе лучше всего, ты и вытаскиваешь на поверхность худшее из пережитого страдания.
Я повернулась у них в руках, чтобы увидеть лицо Джейсона.
— Вот гадость.
— И еще какая, — ласково улыбнулся он, внимательно на меня глядя. — Ты не хочешь поплакать?
Я задумалась, проанализировала свои ощущения.
— Нет.
— Ничего в этом нет плохого, — сказал он.
Я покачала головой:
— Я знаю, просто плакать не хочу.
— Ты никогда не хочешь плакать, — сказал Натэниел.
С этим я не могла спорить, поэтому просто решила разомлеть у них в руках и сперва поцеловала Мику, потом повернулась, чтобы приложиться щекой к лицу Натэниела, и прошептала:
— Я потом буду плакать, дома.
— Заплачешь, когда до тебя наконец дойдет, — сказал он.
— Мне просто сейчас не хочется.
— А чего тебе хочется? — спросил он.
— Но ты же можешь прочесть мои ощущения?
— Ты меня научила хорошим экстрасенсорным манерам, которые такое запрещают, — сказал он.
— А я сразу пришел с таким манерами, — добавил Мика.
Я кивнула и попыталась сесть снова на скамейку Они подвинулись, отпуская меня.
— У меня какая-то пустота внутри, о которой я раньше даже не догадывалась. И чувствую я себя уязвимой, чего терпеть не могу.
Джейсон потянулся мимо Натэниела, по-дружески похлопал меня по бедру.
— Все нормально, мы здесь.
Я кивнула. Вот в чем проблема, когда кого-то любишь: это тебя ослабляет. Любимые тебе становятся нужны. И когда их нет — кажется, что в мире нет ничего хуже. У меня в голове звучали слова Беннингтона: «Потерять любимое существо — это страшно». Я знала, что это правда, потому что матери меня лишила смерть, когда мне было восемь лет, а жениха в студенческие годы я лишилась по воле его матушки. Если подумать, то дело было в том, что для его семьи я была недостаточно белая и недостаточно блондинка. Не хотели они такого темного пятна на своем родословном древе. И удивительно ли, что у меня на этом месте комплекс? Странно было бы, если бы его не было.
