Сержант махнул рукой.
— Ладно, и так сойдет. А хлеба, сала?
— Не было ничего. Хлеб, сказал, только в печь поставили, кабанчика еще не кололи.
— Не повезло, — констатировал Акимов. — Но сорок килограммов нам надолго хватит. Соль у меня есть, а хлеб еще найдем. Давайте груз разделим.
В первом мешке, в который Вова заглядывал, оказалась вполне приличная картошка, а во втором…
— Это он для свиней держал, — констатировал Молчунов.
Грязная мелочь. Судя по запаху, уже подгнившая, несмотря на недавний сбор урожая и недолгий срок хранения.
— Слушай, Лопухов, — ласково начал сержант, — а ты не мог просто пойти и купить у мужика два мешка нормальной картошки?
Три Процента открыл рот, попутно придумывая оправдание, но его неожиданно поддержал Санька.
— Этот куркуль просто так не продал бы. Поначалу он на сказки повелся, потом, видимо, понял, что его дурят. Я это сразу просек.
— А чего молчал? — удивился Вова.
— У него при себе ствол был, — пояснил Санька, — не стоило дергаться.
— С чего ты взял, что у него было оружие? — спросил Акимов.
— Он все время бочком держался и левую руку придерживал — наверняка ствол за поясом. Либо обрез, либо наган от какого-нибудь уполномоченного с коллективизации завалялся. Да и сынок у него призывного возраста, тоже не с пустыми руками домой рванул.
— А чего пилотку левой рукой не поправил?
— Да я забыл, — смутился Санька. — Финку в руке сжал, думаю, если он, так я его…
— Ясно, — подвел итоги вылазки за продовольствием сержант, — разбираем, что есть, и уходим.
Запихивая свою часть груза в вещмешок, Вова нашел повод для оптимизма.
— Хотя бы нести легче будет.
Но его никто не поддержал, все быстро распихали добытое Вовой и Санькой и быстро двинулись прочь. Ушли, впрочем, недалеко, голод оказался сильнее. Буквально в паре километров разожгли костер, едва дождались образования каких-то углей и начали запихивать в них картофелины, вороша жар обугливающимися веточками.
— Может, готово?
Вовин вопрос послужил командой к действию всем остальным. Не обращая внимания на боль, Три Процента обдирал с картофелины обугленную корку, а затем, не дождавшись, пока Акимов вытащит из сидора обещанную соль, запихивал в рот обжигающую, перемазанную сажей, но такую безумно вкусную картофелину. Несколько минут у костра царило молчание, только звуки поглощаемой еды, да неразборчивые звуки, когда запихиваемая в рот картошка оказывалась слишком горячей даже для оголодавших красноармейцев. Постепенно первый голод прошел, и запихивать картошку в угли стали более вдумчиво, а вытащенную из костра остужать.
