— Ой, вы говорите по-русски!
— Да, я говорю по-русски и пришел, чтобы помочь вам.
Она сама себе повторяет несколько раз:
— Ой, он же говорит по-русски! — И все никак не может прийти в себя от счастья.
Я подсаживаюсь к ней на кровать, щупаю пульс. Наконец мне удается ее успокоить. Я говорю:
— Вам завтра будут делать операцию, надо, чтобы вы подписали вот эту бумагу.
— Какую бумагу? У нас в Одессе никаких бумаг не подписывали!
— Но мы с вами теперь не в Одессе, а в Америке. Здесь полагается подписывать согласие на операцию.
— А кто мне будет делать операцию? Этот молодой будет делать?
— Нет, он будет только ассистировать вашему доктору.
— А доктор такой же молодой, как этот?
— Нет, доктор пожилой.
— А он говорит по-русски, тот пожилой?
— Нет, он американец.
Старуха испытующе смотрит мне в глаза:
— Я хочу, чтобы вы мне делали операцию!
Неожиданный поворот!
— Это невозможно. Я не ваш доктор, у вас очень хороший хирург.
— Доктор, я вас умоляю! — Она заламывает руки.
— Но поймите: я не ваш доктор. Меня попросили только вам переводить.
Резидент и сестра следят за беседой с нетерпением. Им всего-то нужна подпись, а вместо этого идут непонятные дебаты. Мне тоже неловко, что разговор затягивается. Резидент протягивает ей бумагу. Я даже не решаюсь сказать ему, о чем она меня просит, настолько это нелепо. И я не хочу, чтобы ходили разговоры, что русские больные предпочитают меня. Я продолжаю уговаривать ее. Она — угрюмо:
— А как я буду с ним разговаривать, с тем пожилым доктором, а?
— Кто-нибудь из ваших родственников знает английский?
— Ой, что вы!.. Мы все только недавно приехали.
— Вы сейчас подпишете эту бумагу, а завтра утром я приду к вам и помогу перевести ваш разговор с доктором. Я обещаю.
Она неловко подписывается латинскими буквами, мне приходится ей помогать и тоже подписаться как переводчику. Резидент ставит свою подпись как свидетель и сразу исчезает. Сестра просит меня объяснить больное все, что необходимо для предоперационной подготовки, при этом она помогает себе жестикуляцией: куда вставлять градусник, куда клизму. Но старуха не хочет отпускать меня:
— Ой, что я тут буду делать одна? Они же не говорят по-русски…
— Я обещаю, что приду завтра утром.
Это и называется «культурным шоком» иммигрантов (cultural shock), он возникает от непонимания при столкновении с обстановкой в новой стране. Все иммигранты переживают его в той или иной степени. Но нигде это так отчетливо не выявляется, как в госпитале, особенно — когда нужна операция: к языковому барьеру и страху перед операцией здесь прибавляется ужас беспомощности и беззащитности. В госпитале русские больные впадали в настоящую панику. Это надо понимать!
