— Рахиль, — обратился к дочери Исаак, — опиши мне его поподробнее.
Рахиль начала с макушки головы.
— Голова повернута под причудливым углом, папа…
— Я уже проверил положение его тела, дитя, — проворчал отец. — И его плоть окоченела, если учесть то, как он умер. И еще я чувствую странный запах съеденного или выпитого им. Юсуф, посмотри, не найдешь ли какой-нибудь склянки, чаши или другой емкости. Рахиль, мне нужен цвет. Мне нужно то, чего не могут ощутить мои пальцы. Ты это знаешь.
— Да, папа. Но сказать почти нечего. Его кожа очень бледная или скорее серая. Желтухи нет, кровь не прилила к коже, вокруг губ синевы тоже нет. Даже глаза не покраснели и не пожелтели. На руках и ногах у него синяки, но выглядят они старыми. На кисти руки след от ожога.
— Наверное, от печей, — пояснил Даниил. — Стоит на минуту зазеваться и обожжешься.
— Я ничего не могу найти, господин, — сказал Юсуф. — Кроме еще влажного полотенца. На нем желтоватое пятно.
— На влажной части?
— Да, господин.
— Я заберу его. Что ж, больше мы ничего не можем сделать, — сказал Исаак. — У меня много подозрений, но они принесут мало утешения твоим скорбящим родителям и тебе, Даниил.
— Я провожу вас, господин, — ответил Даниил, — а они пока обмоют и приготовят тело.
Когда они все очутились на узкой улочке, Даниил повернулся к врачу. — Мне не хотелось говорить этого в доме, господин Исаак, но в последние дни моего брата мучили видения и ужасные кошмары. Он приходил ко мне страшно удрученный.
— Сколько это продолжалось?
— Не знаю. Думаю, недолго. Возможно, две недели. Или три.
— Твой отец тоже заметил что-то неладное, — сказал врач. — Он советовался со мной по этому поводу.
— Думаю, Аарон потерял рассудок, господин Исаак, — ответил юноша. — Его мучили бред и кошмары, не всегда, конечно, но время от времени. В приступе помешательства он мог что-нибудь съесть.
— Ты полагаешь, он сам лишил себя жизни?
— Не намеренно. Я думаю, он съел или выпил какое-то ядовитое вещество, приняв его за полезное.
— Были ли у него приступы тоски? Он был несчастлив?
— Отнюдь. Порой он казался восторженным, порой испуганным. Ничто не указывало на то, что его гложет тоска. И когда этих приступов не было, когда он был в хорошем настроении, его можно было назвать скорее беспокойным, нежели отчаявшимся. Он строил планы побега из пекарни, мечтал стать бродячим ученым и поэтом. Мечтал отправиться в Тулузу. Кто-то ему сказал, что там ценят искусство и красоту. — Даниил остановился на краю маленькой площади. — Думаю, отец поступил бы мудрее, если бы оставил в пекарне меня, а Аарона отправил к дяде Эфраиму. Я смог бы стать пекарем и лучше бы противостоял отцу. А дяде Эфраиму пришелся бы по душе Аарон. Мой дядя — художник в своем роде. Он создает прекрасные предметы из кожи, хотя они и предназначены для повседневного использования.
