— Господь не стал бы наказывать человека, пожелавшего помочь брату жены, — возразил Исаак.
— Но я поступил так не по доброте душевной, — пробормотал Моссе.
— Хочешь сказать, он тебе заплатил? — спросил Исаак. Все знали, что Моссе получил толстый кошель с монетами за то, что позволил шурину забрать к себе старшего сына. И только сам Моссе был уверен, что все это держится в тайне.
— Я продал своего сына. Это великий грех. Но Даниил унаследует прибыльное дело и будет богатым человеком. Я сделал это и ради него.
— Но в основном ради себя, — заметил Исаак.
— Да. И теперь я наказан. Я должен был послать к нему Аарона, но решил, что с ним будет легче справляться и учить. И вот к чему это все привело.
— И что же все-таки ты от меня хочешь? — поинтересовался Исаак.
— Я хочу, чтобы вы сняли проклятье с Аарона и с меня и наложили их на того злодея, кто это сделал. Я знаю, кто это, господин, и я отдам вам все, чтобы вы смогли отомстить ему.
— Моссе, друг мой, — промолвил врач. — Моя работа — медицина, а не заклинания. Но из сказанного тобой вполне возможно, что юноша страдает от болезни, которую я в силах излечить. И для тебя у меня есть несколько средств. Хватит думать о том, о колдовстве, лучше пойдем посмотрим, что можно сделать. Подожди немного, пока я схожу за лекарствами.
Исаак торопливо проглотил немного риса и прихватил кусок мягкого хлеба с сыром. Юсуфа оторвали от занятий, а Рахили велели сложить в корзину травы и настойки. Не успел Моссе решить, выиграл он или проиграл в споре с врачом, как все четверо уже шагали по главной улице.
Пекарня была выстроена у северной стены квартала, подобно некоторым другим общественным местам, вход в нее вел через дверь со стороны города. Но вместо того чтобы огибать ворота и идти ко входу в пекарню, Моссе свернул на первую улочку у ворот и вошел в свой удобный дом со стороны квартала. Домашним Моссе не приходилось будить привратника Якова, если им нужно было войти или покинуть Колл ночью, когда ворота были заперты. Следовало лишь отпереть маленькую дверь в стене и оттуда из пекарни пройти в город.
Когда компания подошла к дому пекаря, с верхнего этажа раздался душераздирающий вопль. По лестнице сбежала Эсфирь и безумным взглядом посмотрела на своего мужа.
— Он умер, Моссе! — завизжала она. — Он умер. Мой Аарон умер!
Смерть, приносящая горе и потрясение, стала хорошо знакома Рахили за последние три года, что она помогала своему отцу. Из-за его ухудшающегося зрения и смерти бывшего помощника, Бенджамина, во время эпидемии чумы сестре Рахили, Ревекке, пришлось помогать отцу в те тревожные времена. После замужества Ревекки Рахиль, как само собой разумеющееся, заняла место сестры и стала глазами своего отца, а там, где на смену зрению приходило прикосновение, его руками. С той поры ей приходилось видеть горе и отчаяние на лицах людей, понесших утрату, и облегчение на лицах тех, кого смерть, эта вечная разлучница, спасла от домашнего деспота. Но пекарь не был похож на всех тех скорбящих, которых видела Рахиль. Он стоял в стороне, не делая попыток утешить свою сломленную жену и принимая смерть своего наследника с каким-то стоическим, почти мрачным мужеством. Рахиль знала, что Моссе прекрасный пекарь, но в несчастье его нельзя было назвать образцом стойкости. Повисла неловкая пауза, и затем вперед шагнул Исаак.
