Он вспомнил, как плакал тот навзрыд, прижавшись к деду, который чувствовал, как вздрагивает, дрожит его маленькое тело, как разрывается его сердце от горя, настоящего первого горя. Старый Ральф, двадцатилетний пес, который всегда, сколько помнил себя мальчик, был рядом, тяжело заболел, и не вставал с подстилки, глядя грустно и устало умными преданными глазами. Когда Виктор Борисович подошел к Ральфу, пес заскулил, положил лапу ему на ботинок.
- Бедный, бедный Ральф, – вздохнул Виктор Борисович, - вот и пришло твое время, друг мой верный.
- Послушай, Витя, - Виктор Борисович повернул мальчика к себе, - Ральф очень устал.
Витя поднял к нему заплаканное лицо.
- Дедушка, - прошептал он, - и в глазах его такая отчаянная мольба, такая надежда в то, что дед сможет помочь, что он всесилен. - Дедушка, ты спасешь Ральфа? Помоги ему, пожалуйста, - слезы катились по щекам мальчика.
- Его уже нельзя спасти, малыш.
- Но почему. Почему?
- Он уже очень стар.
- Он умрет, дедушка?
- Да, милый, он умрет.
- Я не хочу, деда, я не хочу, чтобы он умирал.
Виктор Борисович обнял внука, прижал к себе.
- Витюша, Ральфу нужно сделать укол. Тогда ему будет легче, он просто уснет.
- Ему не будет больно? – и снова эти глаза, полные отчаяния и горя.
- Нет, малыш, ему совсем не будет больно.
Мальчик замолчал, замер, прижавшись к деду, лбом вдавившись в его плечо. Потом поднял на него глаза. Он уже не плакал.
- Хорошо, дедушка, пусть Ральфу сделают укол. Я не хочу, чтобы он мучился.
И потом мужественно сидел возле старого пса, гладил его по голове, пока тот не закрыл глаза. И тогда мальчик снова тихо заплакал. Виктор Борисович не знал, как помочь этому безутешному горю.
Через несколько дней Арсеньев принес внуку лохматого толстого щенка на коротеньких пухлых ножках, забавного, неуклюжего. Витюша улыбнулся грустно, погладил щенка и сказал деду: «Можно я не буду называть его Ральфом? Ведь Ральф только один, и его нельзя заменить. Я лучше назову его Джеком. Я буду его любить, но только не сразу. Хорошо, дедушка?»
- Конечно, малыш, - ответил Виктор Борисович. И удивился этой верности, этой преданности, этой бескорыстности детской любви.
Как воспримет мальчик то, что будут говорить о его деде? Он такой чувствительный, ранимый.
Нет, ни единая душа не должна знать о том, что случилось тогда в тайге, ни единая душа. Он не должен этого допустить…
Он никому не сказал ни слова. Послушно высылал деньги. Но, в конце концов, у него не выдержали нервы. Жить, каждый день, ожидая удара, стало невыносимо. И он послал в город, из которого приходили последние письма, и в котором по странному, настораживающему его обстоятельству жили те трое, что были участниками той далекой трагедии, после стольких лет вдруг отозвавшейся эхом, Костю Семенова, своего охранника и шофера, верой и правдой служившего Арсеньеву несколько последних лет.
