И вдруг она стала очень взрослая и вспыхнула гневом. Мать и дочь стояли и смотрели друг на друга — женщина под пятьдесят и четырнадцатилетняя девочка. В семье все переворачивалось. Мэри это чувствовала, но надо ж было что-то делать.
— Ты могла бы быть умнее, мама, — серьезно сказала она. Она тоже вся побелела. Губы дрожали. — Больше так не смей. Никогда.
— Чего не сметь, дочка? — переспросила мать и удивленно и сердито.
— Не заставляй его все время про это думать, — сказала Мэри.
Слезы подступали к горлу, но она не заплакала.
Мать поняла. Долгая минута странного, напряженного молчания, потом Мэри повернулась и тоже пошла под дождем на скотный двор. Все было не так-то просто. Мать готова была накинуться на Мэри, пожалуй, даже надрать уши — этакая дерзость! Совсем еще девчонка, а вздумала командовать, попрекает мать… Столько за этим кроется — даже такое: лучше пускай Тэд умрет разом, невзначай, чем опять и опять напоминать ему о смерти, о ежеминутно подстерегающей смерти. В жизни дорого и важно разное, недаром дети спрашивают: «А чем хороша жизнь? А смерть, правда, страшней всего на свете?»
Мать повернулась и молча пошла в комнаты, а Мэри на скотном дворе скоро отыскала Тэда. Он прижался спиной к стене в конюшне, в пустом стойле, и смотрел в одну точку. Обсуждать ничего не стали. Немного погодя Тэд сказал:
— Ну?
— Пошли, — отозвалась Мэри.
Надо было что-то делать, может быть, даже что-нибудь поопаснее, чем игра под дождем. А дождь уже утихал.
— Давай разуемся, — сказала Мэри.
Ходить босиком Тэду тоже запрещалось. Оба разулись, башмаки оставили в конюшне и пошли в яблоневый сад. За садом бежал к реке ручей, сейчас, после дождя, он, конечно, вздулся. Брат с сестрой вошли в воду, и течение сразу сбило Мэри с ног, Тэду пришлось ее вытаскивать. Тут она заговорила, хмурая, серьезная:
— Я сказала маме.
— Что сказала? — спросил Тэд. И прибавил: — Слушай, а ведь я тебя спас, ты бы, наверно, утонула.
— Ясно, спас, — подтвердила Мэри. — Я сказала маме, чтоб она к тебе не приставала. — И вдруг вспылила: — Никто не смеет… не смеет к тебе приставать!
Так, решено. Тэд тоже взбунтовался. Воображение у него было богатое, опасных затей хватало. Возможно, мать поговорила с отцом и со старшим, Доном. Родные как будто больше не собирались мешать тем двоим, и Мэри с Тэдом теперь жилось привольнее. Словно бы открылось больше простора. Они строили свой отдельный внутренний мирок, что ни день создавали и преображали его заново и в нем обрели убежище. Обоим казалось — это новое чувство они не могли бы выразить словами, — что, когда они поселились в этом ими же созданном мирке, в надежном убежище, их глазам вдруг открылся и окружающий мир, тот, который принадлежит остальным, и они по-новому увидели, чтñ происходит там, вовне.
