[15] с нашим
notre homme a tout faire. Так что теперь, опасаясь разоблачения, он скажет все, что мне нужно.
— Вы не посмеете…
— Еще как посмею. И полиция арестует вас не только за аморальное поведение, но еще и проверит вашу биографию, выяснит, почему вы покинули свою страну в такой спешке.
— Вы ничего обо мне не знаете, — произнес я, заметно нервничая.
— Возможно… но мне совершенно очевидно, что вы приехали в Париж вовсе не на каникулы… Вы просто сбежали от чего-то. Доктор сообщил мне, что вы ему в этом признались.
— Я не сделал ничего противозаконного!
— Это вам так кажется.
— Вы негодяй, — сказал я.
— Ну, это как посмотреть, — парировал он.
Я закрыл глаза. У него на руках были все козыри — и с этим я ничего не мог поделать.
— Дайте мне мою сумку, — попросил я.
Он послушно выполнил мою просьбу. Я достал из сумки пачку дорожных чеков.
— Двести шестьдесят четыре евро, я правильно понял?
— В долларах общая сумма составит триста сорок пять.
Я схватил ручку, подписал необходимое количество чеков и швырнул их на пол.
— Вот, — сказал я. — Сами соберете.
— Avec plaisir, monsieur.[16]
Подобрав чеки, портье сказал:
— Я приду завтра, чтобы рассчитаться за номер. Ну, это если вы пожелаете остаться.
— Как только я смогу двигаться, я тотчас уйду.
— Tres biеп, monsieur.[17] И кстати, спасибо, что пописали в вазу. Tres classel[18] — С этим он ушел.
Я упал на подушки взбешенный и измученный. К бешенству мне было не привыкать — с этим чувством я сжился в последнее время, мне постоянно казалось, что я вот-вот взорвусь. Но подавляемая ярость постепенно трансформируется в нечто еще более разъедающее: ненависть к самому себе… и заканчивается депрессией. Доктор был прав: я сломался.
И что будет, когда грипп наконец «сменит место жительства»? Я все равно останусь выжатым, побитым.
С этой мыслью я полез в сумку и достал оставшиеся чеки. Пересчитал их. Четыре тысячи шестьсот пятьдесят долларов. Все мое состояние. Все, что у меня осталось в этом мире. Я ничуть не сомневался в том, что после того, как меня демонизировали и облили грязью в прессе, адвокаты Сьюзан убедят судью, что после развода моя жена должна получить все: дом, пенсионные накопления, страховки, скромный пакет акций, приобретенный совместно. Мы не были богатыми — педагогам редко удается разбогатеть. Доводы, которыми мог руководствоваться суд: наличие несовершеннолетней дочери, запрет на преподавательскую деятельность, вынесенный мне, бывшему мужу, — были вполне разумными, чтобы отписать жене те небольшие активы, которыми мы владели. Да у меня и сил не осталось на борьбу — разве только на то, чтобы попытаться вернуть себе расположение дочери.
