Рисуя в тетради елочки, Сергей вздохнул:
— Не удивляйся, Харлампий. Еще месяц, как куры на яйцах, посидим — все заговариваться начнем.
— Почему же — заговариваться? — начальник откинулся спиной к стенке. — Следить надо на собой, лишнего не болтать, не заговоришься… А тебя, Георгий, давно бы стоило за язык притянуть, да по всей форме. Я знаю, какие разговорчики среди рабочих ходят. К примеру, о характере наших работ. Не хуже любого из ИТР знают, что ищем, зачем ищем. А кто с ними панибратствует, турусы всякие разводит?
— Извиняюсь, разговоров не ведем, — отозвался Гошка. — Болтаем исключительно про международное положение.
За стенами палатки прохрупал снег, отдернулся полог. В ярко-белом прямоугольнике входа черно запятнила фигура Женьки.
— Как жизня без меня? — спросил он, обстукивая сапоги.
— В духе и свете, — ответил Гошка. — Лежим, работаем на мир.
— Мо-лод-цы! — похвалил студент.
— Что там? — Харлампий ткнул рукой в брезент. — Опять смежит?
— Ага. — Женька задернул полог. — Снежком начинает пробрасывать.
Чавкая сапогами по раскисшему земляному полу, он подошел к Гошке, потряс над головой куропаткой. По белой ее грудке скатывались красные градины, печально моталась мокроклювая головка.
— Убери, — потребовал Гошка.
Харлампий зажмурился, пристыдил:
— Как тебе не жалко их, как только рука поднимается.
Женька поставил малокалиберку в угол, вышел и скоро вернулся без птицы. Сергей брезгливо смотрел в мутное оконце, за которым начали мельтешить снежинки. Стало еще сумрачнее. Временами по брезенту щелкало, будто кто швырял бекасинником, и тогда через жестяную разделку в верху палатки влетала снежная крупа. Она сеялась на печь и шипела, припорашивала головы, таяла.
— Сыпь, родной, давненько не было, — смахивая с кудрей мокрые бисеринки, сквозь зубы процедил Гошка. — Июнь сейчас или октябрь?
— Действительно, ничего не разберешь. — Сергей сунул тетрадь под спальник. — Все перепуталось.
Сергей ушел взглянуть, как там погода, не задурила бы надолго. Женька достал шахматную доску, громыхнул фигурами. Гошка согласно кивнул, и Женька тут же скинул сапоги, забрался к нему на спальник.
Оранжевые блики от разгоревшейся печи прыгают по полу, потрескивают смолистые поленья. Гошка берет в руки по фигуре, прячет за спину. Студент не любит играть черными и молчит, пытливо заглядывает в лицо Гошки, пытаясь отгадать по глазам, в какой руке у него белые.
— Левая! — Он схватил его за рукав: — Кажи!
Гошка разжал кулак, засмеялся. Женька закатил глаза, простонал:
