Попытка к побегу | страница 6
Все, от кого зависели судьбы молодых людей, пришли в ярость. Джону шестнадцать! Возраст, в котором думают об учебе, а не о девочках, особенно о девочках-англиканках. Прекрасная душа отца Фрэнсиса Моргана аж передернулась — не в его правилах была конфессиональная терпимость. Опекун мальчика так разошелся, что указал несчастному Ромео на кошелек — в том смысле, что финансирование впредь будет зависеть от концентрации любви. Есть любовь — нет денег на учебу, а значит, нет и будущего. В сущности, судьба мальчишки была полностью в руках опекуна. Отец Фрэнсис наложил строжайшее вето на дальнейшие встречи и даже на переписку двух влюбленных. Джон был хорошим католиком. Он подчинился.
«…Земли покоились в мире и благоденствии, а слава Валинора сияла над всей Ардой, пришла в мир Лучиэнь, единственное дитя Эльвэ и Мелиан», — напишет он через много лет, и это будет первая фраза о возлюбленной. Лишь тот, кто был надолго разлучен с любовью, помнит, как хочется хотя бы строкой прикоснуться к ней. Хоть на бумаге обратиться, назвать по имени. Все, что было написано Толкином про Эдит-Лучиэнь, отличалось преувеличенными эпитетами. Он не мог себе позволить даже случайно встретить ее на улице. Он смотрел на тень на шторах ее окна, не отрываясь.
Толкин писал свою повесть о Берене и Лучиэнь как по нотам, напевая ее на мотив собственной жизни. Он и в старости утверждал, что «Сильмариллион» лучшее, что он создал из цикла про Средиземье. Погорячился, конечно. Что тут скажешь? Повезло смертному встретить эльфийскую принцессу. Между тем именно это произведение никогда при жизни автора не издавалось, считаясь скучным. Читать же эту эльфийскую эпопею можно, только если ты по уши влюблен в фэнтези. Повествование утыкано самыми простодушными прилагательными, вроде слова «печальный» или «прекрасный», через которые приходится продираться, как сквозь волшебный и восхитительный лес, выбравшись из гущи которого еще долго отдираешь от штанов репьи. Вообще, автор оперирует сильными, без подтекстов, значениями, добротно стилизуя свое произведение под староанглийское народное слово. Героический Берен — лучший из смертных, с которым ассоциирует себя Толкин, личность величественная, выше него только звезды. В общем, взявшемуся читать «Сильмариллион» откроется, что Толкин, как он есть, был нечеловечески, непереводимо и непреодолимо романтический человек. Потому чувства его к Эдит облеклись в столь несказанно прекрасные слова, что читать их можно, лишь рухнув с филологического дуба.