В другой раз его украл черный слуга и целый день продержал в загоне для скота. Вскоре выяснилось, что лакей и не собирался наносить ребенку зла, просто хотел из хвастовства показать маленького господина, такого беленького и нарядного, как куколка, другим слугам. Впечатление от переполоха, случившегося в доме из-за «похищения», осталось у ребенка надолго — ему было весело. Доброжелательные черные лица весь день сопровождали и развлекали его. Первые годы жизни будущего писателя окрашены в самые светлые тона. Мать и отец его обожали, называли крошкой-эльфом. Отец в его честь высадил рядом с домом рощицу хвойных деревьев. Джон и это запомнил. У него была прекрасная детская память. Обычно свое детство люди помнят не раньше, чем с пяти лет. Толкин помнил с полутора. Впрочем, ему не пришлось увидеть эти деревья большими.
Когда Джону исполнилось два года, родился его брат Хилари Артур Руэл. Примерно в это время родители осознали, что с Африкой они погорячились, климат не подходит английским детям. Мэйбл с малышами покинула жаркую страну. Отца задержали банковские дела. Никто не ожидал, что это расставание навсегда. Отец вскоре заболел и умер. И мать осталась одна с двумя малышами. Грустное дело. В результате детство Джона превратилось в череду чемодан-вокзалов. Выехав с чернокожего континента, семья не переставала скитаться по съемным жилищам. Переезды — настоящее бедствие для взрослых, но веселое развлечение для детей — всякий раз давали юному воображению мальчика пищу.
Место, в котором по возвращении в Англию сперва поселилась Мэйбл, находилось в Западном Мидлендсе и представлялось довольно романтичным. Речка и луга вокруг нее, старинная мельница и ее обитатели казались детям таинственными и пугающими. У мельника была черная борода, посыпанная мукой, его глаза сверкали. Этого человека малыши принимали за великана и воображали людоедом. Мельница представляла собой старое кирпичное здание с высокой трубой. Пейзажи и стиль местности были типичными для сельской Англии — Вустершир на границе с Уэльсом. Жить там было одно удовольствие. Однако к моменту поступления Джона в школу семье пришлось переехать в Кингз-Хит, в дом близ железной дороги — это было очередное впечатление. У самой стены дома двигались вагоны, груженные углем. Стук колес сопровождал дни и ночи. Еще немногим позже семья вновь переехала — в пригород Бирмингема. И так продолжалось до бесконечности. Родственники жалели сирот, но ничем не могли помочь, разве что тетка сдавала им комнаты внаем по щадящей цене. К 1900 году родня окончательно поставила на Мэйбл крест. Внезапно она приняла католичество. Молодая вдова искала и нашла опору в своей жизни. Даже родной отец не понял Мэйбл. Старик не мог смириться, что дочь связалась с католиками — «гнусными папистами». Выставив подбородок кирпичом, он прогнал дочь, отказав ей в материальной помощи в отместку. Муж сестры Мэйбл, которая была замешана в католической авантюре, тоже полез в бутылку. Родственники сочли, что и мать, и дети-католики недостойны материальных благ. Просто удивительно, в какой строгий инструмент превращается Библия в человеческих руках. Маленькая семья впала в благородную нищету. Мэйбл научилась варить бульон из одной луковицы, штопать чулки и обстригать ножницами краешки манжет, когда те обтрепывались, покрываясь бахромой. Она скорее готова была отказывать себе в одежде, чем детям в книжках. Мать стала их первой учительницей, обучая сыновей латинскому и французскому языкам, рисованию и музыке. Тогда Джон и полюбил рисовать картинки к прочитанным книжкам. Читать он научился к четырем годам. Особенно ему удавались люди-деревья — персонажи, то ли выдуманные им самим, то ли вычитанные в очередном эпосе.
