Жизнь — это небо,
Где вечная смена
Ночи на полдень
И ведра на дождь,
Неутешительный траур Шопена
Рядом с «Камаринской» Глинки найдешь.
Невыносимо,
Горько,
Несносно
Видеть веселье рядом с бедой:
Радость грачей
На кладбищенских соснах
И причитанья вдовы молодой!
Помнится: вырыта темная яма,
Мерзлая глина на солнце блестит,
Дуб величавый
Все так же упрямо
Той, прошлогодней листвой шелестит.
Голос оркестра военного
Горечью тронут.
И любопытные
Молча в сторонке стоят.
— Летчика, — говорят, — офицера хоронят.
Ишь ты, сколько солдат…
Я провожаю ровесника, друга.
Что-то о жизни его говорю.
Гвозди запели!
Кто-то упруго
Бьет по весеннему календарю.
В воздухе слово и плач повисают.
Кажется,
Плачу не будет конца.
Я не стираю слезы с лица,
Вязкую глину в могилу бросаю.
Все.
Совершилось.
Гроб потонул…
После салюта
Тишь наступила…
Молча
Могильщик табличку воткнул
С номером этой последней могилы.
А пятилетний сынишка понять
Так и не мог этой горькой утраты:
Он обнимает
Испуганно мать
И прижимается к старшему брату.
Мальчик озяб на весеннем ветру,
Пусть на весеннем, а все же морозном.
Помню, как ранил он тело березы,
Старым гвоздем
Поцарапав кору.
Сок на березе
Молодо брызнул!
Мальчик губами к ране прильнул.
Таинство смерти
И таинство жизни
Как бы случайно он подчеркнул.
Были поминки.
День был заполнен.
Память — ушедшим.
Здоровье — живым…
Это не все,
Что сумел я запомнить
В день расставания с другом своим.
