Удивленно взирало глазастое лето,
Изумленно глядел затихающий лес,
Что меха у гармошки
Небесного цвета,
А глаза у мальчишки
Светлее небес.
Заиграли лады и басы загудели,
Стало легче дышать в предвечернем краю.
И в раскрытые окна
Старухи глядели,
Немудреную жизнь вспоминая свою.
Лес притихший молчал,
Соловьями не щелкал,
В половодье зари догорал.
Как играл девятигодовалый мальчонка
На Смоленщине, родине Глинки, играл!
Косари возвращались с работы.
Молчали.
Понимали они, на косье опершись,
Озорство малыша и величье печали,
Что сумели войти в их привычную жизнь.
Ну, а что, как потомка великого Глинки,
Научив и косить и пахать,
Замотают по свадьбам и вечеринкам
И забудут учиться отдать?
Будут годы лететь на крыле ястребином,
Будут реки мелеть, опустеют сады,
И, священным огнем полыхая,
Рябины
Будут грустно глядеться
В глухие пруды.
И земля сиротливой окажется сразу.
И тогда
Холуи побегут хохоча
Утверждать на земле беззаконие джаза,
На земле Ломоносова и Ильича.
