— Тебя Лялей звать? — я решил, что раз уж девчонка едет рядом, то не грех воспользоваться случаем и расспросить ее – вдруг что-то знает.
— Лялей, — кивнула она, чуть не прикусив язык при очередном скачке телеги.
— Ты как нас нашла?
— Я, когда стрелять начали, за соседним домом пряталась. А потом там немцы через двор побежали. А я, как их увидела – сразу в лес. Там и пряталась пока вы мимо не прошли. Потом за вами шла.
— Понятно. Значит, что в селе было, когда мы ушли, ты не видела?
Ляля замотала головой. Я лишь вздохнул. Была надежда, что девчонка может пролить свет на судьбу наших товарищей. Даже если бы она сказала, что видела, как Семена с Филиппом убили – я думал, что стало бы, хоть немного, но легче. Это означало бы, что я не предал… Не бросил их на произвол судьбы… Но надежды рассеялись.
— А за нами ты зачем увязалась? — немного помолчав, спросил я.
— А куда мне идти? — грустно ответила девочка. — Дядю Семена вы убили. Родственников никаких у меня нет. К кому я пойду? И в селе мне оставаться нельзя. Как дядя Семен меня к себе взял, так все меня гнать начали. Ребята, вон, крысой фашистской обзывали. Они же не знали, что я там спала на подстилке в сенях и из еды мне только кусок хлеба на день давали…
— Ладно, успокойся, — я чувствовал, что еще чуть-чуть и девчонка расплачется. — А родители твои где?
Вопрос, похоже, я задал неудачный. Ляля таки заплакала.
— Отец на фронте, — всхлипывая сказала она, — а маму бомбой убило еще когда немцы только пришли.
Я вздохнул. И что здесь сказать? Куда мне ее? Остается надеяться только на то, что найдутся добрые люди, которые согласятся принять к себе эту сироту. Блин, ну не таскать же ребенка за собой по лесам и болотам! Кстати…
— Ян, здесь есть болото неподалеку?
— То верст двадцять до него. — Ян повернулся ко мне. — Левише только взяты надо.
Светало. Небо уже окрасилось розовым и окружающий лес проступал вокруг все четче. Мы пересекли дорогу и, проехав пару минут по открытой местности, снова углубились в лес. Как далеко мы ушли? Вряд ли достаточно далеко, чтобы не опасаться преследования. С такой скоростью, свободно вздохнуть можно будет только после обеда.
— Командир, — идущий в арьергарде Генрих догнал телегу и пошел рядом со мной, — повозку бросать надо.
Я непонимающе уставился на Генриха, а он, в ответ, указал на землю.
— Мы такую колею оставляем, что и слепой за нами пойдет.
Я посмотрел на следы, оставленные колесами. Генрих на все сто процентов прав. Но больше двадцати километров пешком? И, при этом, тащить на себе раненого Антона? Я и сам сомневаюсь, что осилю такой переход… Но, если не оставим телегу – за нами пойдут даже сотню километров.
