Подобного оборота событий Алексей не ожидал. Он, конечно, предполагал, что в двенадцатом веке может ввязаться в драку, или отравиться, или получить в лоб лошадиным копытом, но чтобы так, каленым железом, без суда и следствия?
– Так мы не договаривались.
Зарычав, как бешеный зверь, Алексей чудом извернулся на скользком полу и со всего размаху въехал одному из подручных носком ботинка в ухо. Не ожидавший такой прыти от узника, тот ойкнул и, схватившись за голову, ничком свалился на пол. Второй здоровяк несколько опешил, но быстро сориентировался и попытался придавить Солодова к полу. Удар в челюсть свалил и его. Отключив, таким образом, двух противников из трех, Солодов кровожадно усмехнулся и, поднявшись с пола, бросился к застывшему над жаровней палачу.
Только стремительность движений спасла авантюриста от ломающего кости удара в висок. Поднырнув под руку с раскаленными щипцами, Алексей нанес удар в бок. Худой выпустил оружие, но, не растерявшись, попытался опрокинуть на нападавшего пышущую жаром стальную конструкцию. Секунда, и вот уже они катаются по холодному полу, молотя и дубася друг друга. Три раза худой пытался добраться до своих инструментов, извиваясь, будто придавленная камнем змея. Он то вцеплялся в горло Алексею, то старался добраться до его глаз. Навалившись на палача всем своим немалым весом, Солодов вцепился ему в глотку. Удар, еще удар, и, тяжело дыша, он отваливается от лежащего на полу противника.
Тем временем двое громил начали приходить в себя. Один из них приподнялся с пола, но тотчас поучил удар ногой в висок и снова лишился сознания. Второй же, тот, кому досталось ботинком в ухо, воспользовавшись моментом, выскочил за дверь и принялся голосить, призывая подмогу.
Его крики возымели действие, и толпа бряцающих оружием и доспехами стражников вломилась в маленькую камеру. Дальше сопротивляться смысла не было. Загнанный в угол десятком латников, норовивших его проткнуть, Алексей зажмурился и стал прощаться с жизнью. Так он просидел, согнувшись в три погибели, минут десять, в каждое мгновение ожидая острой боли от рубящего удара.
Он вспомнил маму, вспомнил первый класс, когда, отстояв на праздничной линейке, перепутал, где право, а где лево, и как потом смущался из-за этого всю оставшуюся четверть. Вспомнил он и первый поцелуй, и романтическое свидание со Светкой Ромашиной в девятом классе, а под конец еще и ухмыляющуюся рожу Прокопенко, но почему-то в пончо и с большой кубинской сигарой в зубах.
