В соседнем номере?» Правда, было и одно отличие. Сидя на узком балкончике, теперь на улице чаще можно было услышать испанскую, нежели английскую речь.
Он поднимался по лестнице, когда соседняя дверь распахнулась и женщина на английском, но с врожденной испанской напевностью спросила, не нужна ли ему помощь?
Взглянув на нее — латинос, почти ровесница, волосы цвета воронова крыла, глаза сверкают, — Гонщик чертовски пожалел, что помощь ему не нужна. Те пожитки, что он нес в руках, составляли всю его собственность.
— А как насчет пива? — спросила она. — Сразу придешь в себя!
— Можно.
— Отлично. Я Ирина. Заходи, когда устроишься. Дверь не заперта.
Спустя несколько минут он переступил порог ее квартиры — зеркального отражения его собственной. Тихая музыка с аккордеонными пассажами и частым повтором слова «корасон».[1] Гонщик однажды слышал, как один джазист утверждал, будто такт вальса наиболее близок ритму человеческого сердца. Сидя на таком же, как у него, только более потертом диванчике, Ирина смотрела какую-то мыльную оперу по одному из испаноязычных каналов. Такие фильмы здесь называли «новеллами».
— Пиво на столе.
— Спасибо.
Устроившись на диванчике рядом с Ириной, Гонщик вдохнул аромат ее духов, мыла и едва уловимый, более легкий и одновременно более устойчивый, запах ее тела.
— Недавно в городе? — спросила она.
— Несколько месяцев жил у друга.
— Откуда ты?
— Из Тусона.
Гонщик ожидал услышать привычные рассуждения о ковбоях, а потому удивился, когда она сказала:
— У меня там живет дядя и его семья. Кажется, они называют свой город Южный Тусон. Сто лет их не видела.
— Южный Тусон — тот еще городок.
— Как Лос-Анджелес, да?
Ну, по крайней мере для него это было так. А для нее, интересно?
Или для этого сонного малыша, который, спотыкаясь, приковылял из спальни?..
— Твой? — спросил он.
— Да, они тут часто заводятся. Здесь полно тараканов и детишек. Набиваются в кухонные шкафы, и глазом моргнуть не успеешь. — Она встала и одной рукой подняла ребенка. — Это Бенисио.
— Мне четыре года, — сообщил мальчик.
— Тебе, похоже, пора спать.
— А тебе сколько лет? — спросил Бенисио.
— Хороший вопрос. Ты не против, если я уточню у своей мамы?
— А пока, — объявила Ирина, — пойдем на кухню, раздобудем для тебя печенье и стакан молока.
Через несколько минут они вернулись.
— Ну и как? — спросил Бенисио.
— Боюсь, мне двадцать, — сообщил Гонщик.
Это было неправдой, но так он всем говорил.
— Старый.
— Ну извини. И все же, может быть, мы с тобой подружимся?
