Говорить о Дагестане, не рассказывая о Шамиле, — все равно, что не рассказывать о Дагестане вообще. Сегодняшний Дагестан кропотливо собирает и копит все сведения о легендарном имаме, несет его имя, как знамя, как сокровенное знание, как надежду и веру в будущее величие. Целый этаж краеведческого музея в Махачкале посвящен Шамилю. Лик Шамиля на знаменах, обложках журналов, на страницах книг и газет. Человек, незнакомый с историей, окажись он в Дагестане, неминуемо спросит, глядя на огромный плакат с портретом Шамиля на районном Доме культуры в Буйнакске, на мозаику с его же портретом, выделанную прямо на отвесе скалы в Гунибе: кто этот угрюмый бородач, почему руки художников и строителей, желания и чувства жителей, воля политиков вознесли этот лик так высоко над городами, селами и ущельями? Почему эту личность возвели и признали в качестве ключевой в истории Дагестана?
Разные дагестанцы ответят такому путешественнику по-разному. Образ Шамиля, как мне показалось, отличается у разных поколений. Скептично настроены к героизации имама в основном люди пятидесяти-шестидесяти лет с высшим образованием. Старики, за исключением немногих, не говорят о нем ничего. Больше всех боготворят Шамиля мужчины двадцати-сорока лет. Молодежь знает Великого имама совсем с другой стороны, которая теперь и является главной версией жизни дагестанского героя. Шамиль, несомненно, является героем, примером и святыней для новых поколений дагестанцев. Что вкладывают дагестанцы в историю Шамиля, в героический эпос, возникающий вокруг него, какие идеи и мысли черпают из образа своего великого имама?
Было бы узко и ограниченно представлять себе Шамиля исключительно религиозным лидером. Во-первых, Шамиль, хоть и был имамом, духовным лидером религиозной войны крупнейшим дагестанским исламистом и авторитетом, все же был фигурой куда более широкой и глубокой, чем религиозный фанатик, крестоносец или беспощадный конкистадор. Во-вторых, потому что подобная религиозная фигура никогда и не стала бы кумиром многих сотен тысяч дагестанцев мужчин. Ислам, при всем его влиянии в Дагестане, все-таки не способен так глубоко задеть умы и души. Конечно, дагестанцы соблюдают обряды, усердно молятся, жертвуют на строительство мечетей и совершают, по возможности, хадж. Но чаще всего все это не намного более твердо, чем христианство в русских областях. Весенняя Махачкала и другие города пестрят откровенными нарядами дагестанских девушек, вечером и ночью шумят дискотеки, в магазинах водка, которую с охотой раскупают, в том числе и дагестанцы. Фундаменталистский мрачный образ Шамиля вряд ли овладел бы умами молодых дагестанцев, стремящихся с гор в крупные города, не только для того, чтобы заработать деньги, но и чтобы насладиться городской свободой и независимостью от родителей сельского муллы.
