Подхваченная вихрем энтэвэшного патриотизма выскочила изготовительница сенсаций, уже седенькая, но способная, пожалуй, на всё Политковская, которую теперь, после её поездки в Чечню и наглого выступления в "Гласе народа", русские офицеры зовут Ховроньей из "Новой газеты". Казалось, и она вот-вот разрыдается: "Я — женщина, а не газетная свинья! Меня зовут Анна, а не Ховронья!.. Я — женщина. Можете проверить. Я боюсь закомплексованных мужчин. У меня никаких комплексов. Пусть мужчины меня боятся. Наше поголовье огромно. Победа будет за нами!.."
А ведущий передачи "О, счастливчик!" так зашелся в патриотическом экстазе, что брякнул: "Я говорю о имени Льва Толстого!.." И вот, мол, Толстой требует, чтобы Киселев остался генеральным директором НТВ. Ну вы только подумайте... Нет для этой публики никаких препон!.. Да это же все равно, как если бы от имени Толстого заговорил князь Ипполит из салона Анны Павловны Шерер. Его главная особенность состояла в том, что "он так же, как другие, не понимал того, что значили сказанные им слова". Это все равно, как если бы сам Евгений Киселев объявил, что Лермонтов именно в его защиту написал:
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свобод, Евгения и славы палачи...
Тут внезапно возникла активнейшая Ирина Петровская из прогрессивнейших "Известий" и возгласила здравицу: "Хай живе НТВ!" Прекрасно! Но я уточнил бы:
Хай живе НТВ! —
Только лучше не в Москве,
Не на нашей русской ниве,
А в любимом Тель-Авиве.
ВСКОРЕ НА ЛЫСОЙ ГОРЕ ОБЪЯВИЛАСЬ
и сама Хайка Сорокина с таким словами на устах: "Есть что-то, черт возьми, что отличает нас от других, — чувство локтя, товарищества!" Конечно! Вот, допустим, Киселев к радости Альфреда Коха малограмотно и упоенно лжет в своём фильме о Ленине. И вы, мадам, стоя локоть к локтю с ним, из чувства товарищества и к восторгу того же Коха малограмотно и упоенно лжете в своем фильме о Великой Отечественной войне. А рядом с вами, локоть к локтю, стоит Татьяна Миткова и тоже из чувства товарищества и к ликованию Коха малограмотно и упоенно лжет по любому поводу, включая праздники, юбилеи и даже похороны. Умер, например, академик Лихачев, и она вещает: "На долю этого великого ученого выпало двадцать лет страшных сталинских лагерей..." А на самом деле он отбыл в Соловках около трех лет. И порядок в этом страшном сталинском лагере был такой, что когда у молодого ученого возникала потребность поработать в библиотеке, он писал прошение начальству и его на нужный срок отпускали в Ленинград. Об этом он рассказывал по телевидению сам, но, конечно, в советское время, а не в пору благоухания демократии.
