На Сальянах в кругу близких товарищей Федор Дикун выразился более сдержанно:
— При всех ее женских грехах — она и большим умом обладала.
Неопределенность на ближайшее будущее и спад воинской дисциплины углублялись с первых дней 1797 года.
Вначале бригадир Головатый получил донесение о неправильном поведении хорунжего второго полка Никиты Собокаря, замеченного в перепродаже мяса. Собокарь был ветераном войска, уже в солидных летах.
— Нужда заставила, — пытался он оправдать свой поступок.
Походный батько не внял его оправданиям, отвесил на всю катушку:
— Посадить на семь суток на хлеб и воду на гауптвахту с вычетом денежной суммы из недельного жалования.
14 января за нерадение к службе разжаловал в рядовые казаки старшину Николая Марченко. А через десять дней он подписал приказ об аресте и направлении на гауптвахту поручиков Стешкова и Черепаху за самовольную отлучку из расположения подразделений, сотника Сухого за взятку в размере пяти рублей с казака Андросова, есаула Лугового — за буйство в пьяном образе и мордобой казака Ивана Тищенко. Предписывалось использовать указанных офицеров наравне с рядовыми по службе «во всякие командирации».
Приступивший 16 января к командованию вторым пол
ком Иван Чернышев во исполнение приказа Головатого направил Никиту Собокаря в распоряжение командира четвертой сотни есаула Моисея Ревы с наказом причислить его к Брюховецкому куреню и использовать в числе прочих рядовых казаков на «всякие… сотенные тягости».
А тягостей же прибавлялось. Портилась погода, в предгорных районах по ночам резко холодало, жилища в виде убогих балаганов мало защищали людей от ненастья. Старшины добывали для «сугрева» горячее вино зачастую с ущемлением порционных пайков рядовых казаков, вели себя вызывающе, жалованье казакам задерживали. Многие ударились в вещевые и денежные коммерции. Иначе говоря, служба потекла шиворот — навыворот. Все это удручающе действовало на настроение казацкой массы.
И видя столь стремительный разлад во всем подопечном воинском товариществе, в последние дни января совсем занедужил походный батько — атаман Головатый. У него не проходил жар в груди и головные боли, весь его прежде выносливый организм охватывала какая‑то противная слабость.
— Умру я, наверное, Сашок, — тоскливо говорил он своему сыну Александру, вызванному офицерами штаба из Сальян, где тот после Зензелинской операции командовал объединенным казачьим отрядом и казачьей артиллерией.
