ство с просьбой взять их под высокую руку России. Иначе, как они писали, не имея защиты и покровительства, вынуждены будут без позволения перейти Кубань и поселиться в Черномории, дабы сохранить жизни. И переходили, и поселялись. В урочище Гривенном, в глухих протоцких плавнях. Сюда бежали многие черноморские забродчики — сиромахи, ногаи, черкесы, татары, армяне, раскольники — некрасовцы и иной недовольный люд. Тут возник своего рода разноязыкий кубанский Вавилон, выплавлявший свободолюбивые характеры, не обремененные религиозными и национальными предрассудками. Долгое время здесь не было даже простенькой православной церквушки, о чем слезно сокрушался выбившийся в войсковые атаманы Т. Котляревский. По его словам, сиромахи Гривенного не спешат с устройством храма, как жили без оного, так и «до си живут».
Вот этих и других новостей походники совсем не знали. Их, разумеется, больше всего угнетало собственное бедственное положение. Чернышев оставался с ними рядом, но что он мог сделать? Его рапорты Гудовичу не имели никакого действия. Теперь выяснять, что к чему и кому что положено, предстояло непосредственно по прибытии в Екатеринодар. Он был близок.
…Пройдены Кавказский, Казанский, Тбилисский, Двубратский редуты. И вот уже впереди замаячили сторожевые вышки и строения Усть — Лабинской крепости, за которой у Изрядного источника, а точнее у поста Редутского кончались владения Кавказского наместничества и начинались земли Черноморского войска, новой родины бывших запорожцев.
Радостью и тревогой полнились сердца казаков. Что- то их ожидает в самые ближайшие дни? Как встретят в окружном Васюринском курене и в самом Екатеринода- ре? Что они увидят спустя более года после начала своей одиссеи? Это лишь малая толика вопросов, роившихся в головах походников, словно пчелы в ульях. Поспешали. А тут еще с юга, от Екатеринодара, нахмуривалось небо, тучи ползли тяжело и свинцово, грозовой дождь ожидался.
— Подтянись!
По всей колонне раздавались старшинские команды. И хлопцы прибавляли шаг. Кому же хотелось попасть под летний ливень, а потом под грузом амуниции месить грязь по раскисшей дороге. Потерей времени, сил и расстояния могла обернуться медлительность.
— Ненастье нам сейчас ни к чему, — произнес Федор Дикун, идя во второй шеренге своей сотни, построенной по четыре человека в затылок друг другу, как и вся колонна.
— Это в сию минуту для нас, — возразил ему Дубовской. — А для полей и урожая дождик — сущее благо.
