— Это после, — сказал император. — Сначала расскажи, каково положение дел в Италии?
— Самое благоприятное для тебя. Слух об убийстве герцогов, о восстании готов и бегстве королевы быстро распространился по всей стране. Дело дошло до столкновения между римлянами и готами. В Риме патриоты собрались в сенате и решили призвать тебя на помощь. Только гениальный глава заговорщиков катакомб не поверил слухам и с невероятным усилием удержал римлян. А через час стало известно, что Амаласвинта возвратилась, и страна успокоилась. Впрочем, черный Тейя, командующий войсками в Риме, поклялся, что если хоть один волос падет с головы какого либо гота, то он сравняет Рим с землей. Но я сообщу тебе еще лучшую новость: не только среди римлян нашел я горячих сторонников, но и среди готов, и даже среди членов королевского дома.
— Что ты хочешь сказать? — с радостью вскричал император.
— Да, в Тускии живет очень богатый князь Теодагад, двоюродный брат Амаласвинты.
— Последний в роде Амалунгов, так ведь?
— Да, последний. Он и еще более Готелинда — умная, но злая жена его, гордая дочь Балтов, смертельно ненавидят королеву и предлагают свои услуги — подчинить тебе Италию. Вот письмо от них. Но прочти прежде письмо Амаласвинты; оно, кажется мне, очень важно.
Император вскрыл печать и начал читать.
— Прекрасно! — вскричал он, окончив чтение. — С этим письмом я держу Италию и государство готов в своих руках!
И быстрыми шагами он начал ходить по комнате, забывая кланяться кресту.
— Прекрасно! Она просит дать ей телохранителей. Конечно, конечно — я дам. Но не две тысячи, а много, гораздо больше, чем ей это понравится, и ты, Велизарий, поведешь их туда.
— Теперь рассмотри ее подарки. Там есть и портрет ее.
В эту минуту портьера слегка отдернулась и в отверстие просунулась незамеченная никем голова женщины. Император между тем открыл дорогую шкатулку, выбросил из нее драгоценности и вынул небольшой портрет со дна ее. Взглянув на него, он невольно вскрикнул от восторга: — Что за прелестная женщина! Какая величественность! Сейчас видно королевскую дочь, рожденную повелительницу!
Тут портьера отдернулась, и женщина вошла. Это была императрица Феодора. Ей было лет около сорока. Щеки и губы ее были подкрашены, брови начернены, — вообще приняты были все меры, чтобы поддержать увядающую красоту. Но и без этого она была бы еще прекрасна.
— Чему так радуется мой повелитель? — спросила она льстивым голосом, подойдя к императору. — Не могу ли и я разделить эту радость?
