Литературная Газета, 6386 (№ 39/2012) | страница 31



Рыбам - петь,

Бабам - умствовать.

Время, а не вчитываемое литературными душечками самоволие. И - вечно со-перная (сестра по перу), вечно возлюбленная, вечно перегоняемая, Анна Ахматова подняла тот же камень и нанесла другой роковой удар. С точки зрения экологии русской Катастрофы после "Лебединого стана" был только "Реквием". И его написала тоже женщина.

Бури и бездны лирической Цветаевой полифонически дисциплинировались и нравственно "уцеломудривались" Цветаевой исторической. Её роман с русским языком, намертво отдавленным сегодняшней культмассовой Ходынкой, занимательнее её эротических переживаний, часто разжигаемых в вечном страхе поэта перед творческой немотой. Метру и ритму - двум жестоким, не хранящим в кармане альтернативного пряника укротителям стиховой стихии, Цветаева покорялась, как ни одной из своих страстей. А по страстям вровень с ней могли бы встать только женщины Достоевского. "Цветаева и Достоевский" - ещё одна голевая передача, прошляпленная критической сборной.

Многочисленные стихи Цветаевой могут быть условно обозначены как

Стихи женщин Достоевского, будь то Грушенька или Настасья Филипповна, Лиза или Аглая, которые, по сути, те же инфернальницы, что и первые. "Будь у вас меньше позору, или не будь его вовсе, вы были бы несчастнее[?]" - эти слова Аглаи, обращённые к Настасье Филипповне, может быть, полнее всех мужских негативных характеристик и тайных вожделений определяют тип женщины, к которому так стремилась причесть себя Цветаева. Но она же пошла дальше Достоевского, например, в христианском чувстве к богатым: недаром, обозначив мирскую оппозицию - "голод голодных и сытость сытых", Цветаева написала апологию - не богатства, а богатых. Но, конечно, прежде всего пожизненная, сугубо русская солидарность с бедными, естественная для большого поэта, роднит её с Достоевским в вышних.

В священные минуты совпадений по фазам лирического и исторического Марина Цветаева достигала главной цели поэзии: пресуществления слова в жизнь и преображения жизни словом. И если эта марино-мнишековская, марии-антуанеттовская гордыня смирялась перед диктатурой формы, чего стоит жалкий лепет переучившихся недотыкомок, изживающих в литературе подростковые комплексы! Цветаева прозорливо перенесла гамлетовский вопрос в сферу вербальную, потому что именно здесь, в высоких технологиях слова, лежит особый путь России, её избранничество и "необщее выраженье":

А быть или нет

Стихам на Руси -