Литературная Газета, 6384 (№ 37/2012) | страница 101
В числе лауреатов предыдущих лет: Мамо Капор (Сербия), Владимир Кавторин (Санкт-Петербург), Наталья Галкина (Санкт-Петербург), Руслан Киреев (Москва), Игорь Яковенко (Москва), Александр Кутас (Днепропетровск), Тамерлан Тадтаев (Цхинвал), Александр Кушнер (Санкт-Петербург), Андрей Шацков (Москва), Олег Ермаков (Смоленск), Екатерина Васильева (Германия).
Среди недавних публикаций журнала меня заинтересовали поэтические подборки: из стихов глянули на меня глаза трёх поколений.
Пятидесятилетние, родившиеся в после[?]сталинскую эпоху, успевшие получить советское образование, а потом и попробовать себя в бизнесе, почувствовали наконец не только праздник свободы, но и слом эпохи. Ленинградская блокада, ставшая легендой, выпрямляет душу. Немцы, голод, лютый холод[?] И - тепло памяти в этом ознобе бытия! Будущее? Мутно. Даль беcхозна, близь сера. Как выстоять? Баба Лиза знает как: отдохнув маленько от домашних дел, берёт мобильник и даёт указания родным, чтоб красили яйца. Вот так и выстоять.
Сорокалетние, родившиеся между подавлением Пражской весны и началом Афганской войны, задают прямой вопрос о смысле разыгрывающихся событий. Ясного ответа нет, тайный смысл чудится в приметах и отсветах. В шуме веток сада. В туманной зыбкости деревенских зарослей, далёких от города. Впору онеметь. Безмолвие - дотерпеть. Ночь - домолчать.
Тридцатилетние, советскую власть запомнившие лишь в её конвульсиях, не находят просвета и в деревенской благодати: кругом темень, обломки планет падают на землю. Куда уж лететь, там же нет ничего. Тянуться вверх? Бессмысленно. Детские рисунки реальнее, чем мотание души от Рая до Ада. Счастье - иллюзия, любовь - враньё. Но именно это враньё и любишь.
Двадцатилетние, уже никакой советской эпохи не запомнившие, с улыбкой ждут конца света. Обретённая свобода колышет рваные обои, чёрный небосвод стоит над продуваемым домом. Приятная погода!
Самые молодые, уже и XX века едва коснувшиеся, принимают как неизбежность наступающую долгую седую зиму, смертную обречённость родных людей[?] Прощание с бабушкой, рассказывавшей о давно прошедшей войне и о её отце, попавшем в немецкий плен (то есть он уже прадед), все эти беды сливаются в сознании с битвами древних ратей: падает князь от половецкого удара, уносит его тело вода, стонет старец-инок: всё одно - вода всё возьмёт[?]
И вот самая юная душа через череду поколений подаёт руку старшим сверстникам и ищет ответа на тот же самый вопрос о смысле этой повёрстанности эпох. Рассматривает бабушкину вышивку в деревянной рамочке, что повешена над усопшей: оказывается, можно вот так, кладя иглой мазки, как краски кисточкой, выткать серебряную ночь! Отогреть жизнь вопреки смерти: поле, снег, избушки под луной[?]