А только прибегат девчонка из Прилуковки. Мол, вашу Надю и нашего Петю — с деревни их парень Петя — везут узнавать. А вы не узнавайте. Нельзя".
Их на железке-дороге поймали, и выпытывают. Они ходили разведкой и заданиями парочкой, быдто они жаних и невеста. И их вызнавали: тутошни они или засланы. Ну, засланы коли, до Москвы нескоро доберешься. А коль тутошни — всех родных — прощай. Да и учительницу. Ведь она за всех говорила.
Маму тем днём к утру отбелило — снегом голова. А ещё и Надю не видела.
Мне не мама сказывала, а соседка, кака была Надя. И я не скажу. Потому я один раз ейными, соседки-то, глазами увидала, а больше бы и не перемогла смотреть.
Надю никто по деревням не узнал. Все знали, а никто не узнал. А признай — со всеми разговор короткий: пуля пока жужжит — балякат. А долетела — и сама притихла. И ты умолк. Оба навсегда. И весь разговор. Или вздёрнут — виси.
Их заперли в школе нашой на ночь с Петей. И Надя пела мамины песни. У мамы были украински песни бабушки Ксеньи. Мама отрыла окно и слушала. И нельзя было ничем выдать гореваниё. Соседка тожа слушала, говорит, как запела Надя "Не шей мене, матушка, красный сарафан", с вашего двора как собака завыла. Таки знаки давали: дочь да мать прошались.
И весь вечер и ночь — топор стучал, конец как ходиками отстукивал. А наутро — виселица в две петли. Всех согнали с деревни. Можот, так хотели выпытать, кто эти два. Всех мучали — смотри. Тятя раз сказал: "Лучша самому висеть, как на дочь смотреть. Мука — наказаниё." А дедушко той ночью и отошел. Под Надины пении. Колю дома оставить нельзя при покойнике — с собой к висельнице. И боялась мама, что он закричит — Надю увидит — обрадуется. Она на игры, на баловство была охоча. И с Колькой всё играла. Мама ей порой в укорение говорила: "Что ты така ветриста, нестепенна? Всё в пору не можешь войти. Тебе уж в девушки время, в степенность и серьёз". Потом себе в укорение ставила: Надя-то отыграться, отрадоваться хотела, как знала будто. А уж в те три дня, что до смерти, она таку серьёзность и степенность отжила, другой за всю жизнь не накопит, не наживет.
Мама Колю подняла на руках высоко. Но чтобы он не видел Надю, а она его — последнюю радость отрадовать. И Надя сказала: "Товарищи, я вас никого не знаю, потому что я сама с города Арзамас. А если бы я вас знала, то я бы вам сказала, что я люблю свою родину. У меня есть тятя и мама. И я бы им поклонилась за всё. И своим сёстрам. И я бы расцеловала братика. Но у меня нет такой возможности. А коли будет кто в городе Арзамас, то и скажите всё это". Это она сбить на Арзамас хотела, он далёко.
