Стейнбек, зная о крутом повороте англо-американской элиты по отношению к вчерашнему союзнику, тем не менее, после двухмесячного пребывания в Советском Союзе, после посещения разорённой Украины и Сталинграда, после поездки в Грузию и пребывания в Москве создал книгу "Русский дневник", в которой с глубочайшим уважением, пониманием и даже с любовью изобразил советских людей, восхитился их самоотверженностью, выносливостью, верой в будущее своей страны, оценил их гостеприимство, дружелюбие и добросердечие, высокое простодушие и чувство собственного достоинства.
Он ничего не приукрасил в этой книге, но ничего и не очернил. Он был верен своему таланту, своему пониманию высокой миссии честного писателя, своему пристрастию к простонародью, которое вершит историю. Конечно, эта книга была поперёк горла и американскому истеблишменту, и Трумэну, и Черчиллю, но Стейнбек писал её не по социальному заказу, а следуя великому толстовскому завету, который предшествовал одному из рассказов Толстого о севастопольской обороне: "Герой, которого я люблю всеми силами души, которого старался воспроизводить во всей красе его, и который есть и будет прекрасен, — правда..."
Когда я перечитывал "Русский дневник", то наткнулся в своей библиотеке на книгу с длинным заголовком: "Величие подвига советского народа. Зарубежные отклики и высказывания 1941-1945 годов о Великой Отечественной войне", изданную к 40-летию нашей победы. Эта книга чрезвычайно помогла мне войти в атмосферу героического и трагического времени, когда складывались непростые отношения Советского Союза ("Советской России") с миром западных демократий. Англоамериканский Запад вкупе с эмигрантами из оккупированной гитлеровцами Европы с замиранием сердца следил за событиями на Восточном фронте. В течение всей войны каждая наша великая выигранная битва — Московская, Сталинградская, Курская, и победы поменьше — освобождение Минска, Варшавы, Будапешта, Бухареста, Вены — сопровождались в западной прессе и в телеграммах, летящих в Москву, бурями восторгов, поздравлений, выступлений официальных лиц — в первую очередь Рузвельта, Черчилля, де Голля, Эйзенхауэра и всяческих ВИП-персон: королей и королев, великих герцогинь и принцев, президентов и премьеров европейских стран, сидевших с конца 30-х годов в лондонской эмиграции и с нетерпением ожидавших, когда же советские войска разгромят этих тевтонских гуннов, чтобы им вернуться в свои столицы, дворцы и на свои троны.
