После обеда лейтенант с десятком солдат отправился в деревню к озеру за провиантом. Рухнувший при пожаре потолок уничтожил не только обширную замковую кухню, но и завалил проход к кладовым и винным погребам. Десяток уцелевших слуг заперты в подвале белой башни, и их судьбу решит церковный суд. Выездная коллегия этого суда должна прибыть вместе с подкреплениями из Корнхолла. Капеллан сказал, что люди в долине — дикари и закоренелые грешники, не верящие в единого бога — кроме костра им ждать нечего.
Герцог объявил об отсутствии у погибшего лорда-дракона законных наследников и о том, что присоединяет долину Холлилох к своим ленным владениям.
Старый донжон гвардейцы превратили в казарму и частью сейчас находятся на стенах, свободные же разбрелись по замку и ищут что стянуть пока лейтенанта нет в замке…
— Я возьму его плащ, шлем и освобожу наших людей из подвала — вдвоем против трех десятков солдат мы ничего не сможем сделать. А с нашими и в темноте должно получится…
— Хорошо, иди — Сью поразительно легко согласилась.
— Жди меня здесь.
— Слушаюсь, лорд Грегори! — она шутливо мне отдала салют.
Я взял плащ нашего пленника, надвинул по глубже шлем на уши. Потом стянул с солдата пыльные сапоги — они мне пришлись впору. Меч в ножнах и кинжал на поясе я тоже нацепил на себя.
— Оставь мне копье.
Сью взвесила копье в руке, изучая балансировку и ловко прокрутила «мельницу».
— Иди же!
Я поцеловал ее в сухие обветренные губы и ушел.
По еще дымящимся головешкам я пробрался через главное здание — я не узнавал свой дом — остались только стены и груды дымящегося мусора. Они за это заплатят…
Накапливая злобу, я выбрался наконец во двор.
На стене справа от ворот два солдата сидели, свесив ноги во двор и о чем-то негромко болтали. Держась к ним боком, я двинулся к воротам. Никто не обратил на меня внимания и не окликнул. Ворота были заперты и заложены брусом. И я тут прирос к земле. Здесь у ворот на мостовой лежала груда человеческих тел, вывернутые руки, ноги, смутно белеющие лица одних и почерневшие от крови и гари других — словно не люди, а срубленные стволы перекрученных болезнью деревьев… Я не мог опознать никого… Совсем никого… Я с детства знал этих людей, рос среди них, они были моей семьей… Нет, это не они — я знал живых людей — это же был прах, бесстыдно и небрежно сваленный в кучу.
Я двинулся под самой стеной мимо конюшни к своей башне. Называли ее белой, нет, она была каменной, но ее обложили известняковыми гранеными плитами по моде южан еще лет сто назад.
