— В смысле низкопоклонства перед властью, отсутствия мужества наша церковь явила все, что можно явить — как в древнейшие времена, так и ныне. О каком-то обер-прокуроре — не помню — писали, что он «сонмом архиерейским, как эскадроном на ученье, командовал»… Если и были случаи, что возвышали отдельные лица голос на защиту правды или на обличение, то ведь это такие одинокие голоса, что и упоминать-то о них неловко… И всех-то их сама же церковь предавала и осуждала… И рабство защищала библейскими текстами, — о митрополите Филарете вы же знаете… Ну, о смертной казни я, уж не говорю… А заведомая ложь о японских миллионах… Даже такой человек святой жизни, как о. Иоанн Кронштадтский, — и тот не устоял против этого греха… А что касается любви, внимания к малым сим, труждающимся и обремененным, то вот пример: во время войны поднялись голоса о том, чтобы монастыри с своими капиталами пришли на помощь раненым и страждущим… так вот тогдашний ученый архимандрит Троицкой лавры, нынешний вологодский епископ Никон, как ведь убедительно доказал, что монастыри не обязаны это делать!.. Он рубанул ладонью по колену и рассмеялся.
— Нет, как хотите, а уронить себя ниже невозможно!.. Ну, допустим, будут еще более яркие примеры забвения совести… Но они уже не сделают больше, чем сделано, — падать ниже некуда… И все-таки церковь еще церковь!.. — убеждающим, почти умоляющим голосом воскликнул он. — Единое, что может приютить мятущийся дух, соединить и примирить всех… уврачевать язвы… Как ни засидели ее ремесленники церковного цеха, а в ной одной — святое зерно, и дух жизни, дух единой истины в ней не угаснет!.. Я это на улицах и площадях буду кричать!..
Он в волнении опять встал с места и глядел на меня боевым, вызывающим взглядом. Я не утерпел, возразил:
— А все-таки народ-то — сами говорите — уходит от церкви…
— Да, народ уходит… — с глухой грустью согласился он. — Время такое… кружение, сдвиги… Чего и не ждешь, не гадаешь, ан глядь — вот оно… есть! Я вот, например, не политик. Темперамент у меня, по совести сказать, совсем не боевой, мирный, больше склонен к мечтательности. И семинаристом я больше в сторону пения и музыки отвлекался. На этой именно почве и теперешнюю жену свою зазвал: она — дочь соборного регента, очень музыкальна. В годы нашей студенческой нужды это нам пригодилось: она была тапершей в кинематографе… Что поделаешь… попадья и — играла по вечерам в кинематографе… Ну, это к слову. А вот: не политик я, а выходило все как-то так, что политика то в ту сторону шибнет, то в другую… Значит, время… Между прочим, если бы не политика, я, может быть, и в академии бы не побывал… Давайте, пройдемся немножко?
