— И дойдет! — с горестной убежденностью говорит Антипыч и скребет затылок: ему не продавать, а покупать.
— Дойдет, — без колебаний соглашается и Петрович, — у нас этого народа, который голодающий, окажется к весне, как саранчи. Сейчас пока на аржаном сидят, а ржи у нас сколько? — самой пустяк… К весне подберут!.. — почти довольным голосом восклицает он, и в голосе его слышится нота непонятного мне злорадства, какого-то упоения горькой перспективой, неминуемой и для него самого.
— За мучицу и сейчас по четыре рублика лишь поджикивают. «Подходи видаться»… Богачи наши как с цепи сорвались. Да им что же? вакан… теперь-то и растелешит нашего брата…
— Значит, не все нынче разбогатеют?
— Иде уж там! Вот весна подойдет, в землю бросить нечего у половины хозяев… А поди-ка укупи ее, пошеничку-то…
Беседа принимает не очень веселый оборот, а в тепле, после морозца, после всех дорожных мытарств, недоеданий и угара, чувствуется избыток благодушия и потребность в менее мрачных темах — мы переходим к менее для нас огорчительным подробностям момента: к успешному развитию кустарного винокурения, к бабьим междоусобиям по причине недостатка мужского элемента, к иеремиадам духовенства на скудость даяний…[3]
— Нынче всему цену узнали. О<тец> Иван в церкви проповедь говорил: всем, мол, набавка вышла, накиньте и нам. А старики вышли из церкви, говорят: и так жирно. — «Да чего, — говорит, — жирно? Прежде, бывало, придешь с молитвой — выносят гуська, стегнушко баранинки, сальца, а теперь — вилок капустки и — все. А ведь я, мол, не заяц, я вам — отец духовный, а вы — чада»… — Нет, батя, отошло время: ноне она, гусятина, шесть гривен фунт… как бы живот у тебя с ней не заболел…
* * *
Зашел к добрым знакомым, к которым неизменно заглядываю при проезде через слободу. Здесь услышал прежде всего вопрос приблизительно того же порядка, который интересовал и Антипыча:
— Ну, как у вас там? что надумали? как Милюков?..[4]
Шутливо отвечаю, что там больше всего интересуются тем, как тут, у них, каковы настроения и мысли. Мой собеседник слабо отмахивается унылым жестом:
— Да у нас что!
— Как что? а продовольственный вопрос?
— Всё есть. Но цены!..
Из дальнейшего разговора, однако, выясняется, что не всё есть. Слобода — центр хлебной ссыпки в округе, мучной центр по грязе-царицынской линии: две мельницы, едва ли не самые большие в юго-восточном районе. Но мельницы стоят, мука в слободе выдается по карточкам.
— Это в Михайловке-то? — восклицаю я в изумлении.
