Но как же быть с посевом, с голодной скотиной? Никто из начальства не хотел знать этих вопросов, а они стояли перед моими станичниками, грозные и неотступные, пугающие перспективой грядущего разорения…
Напряженные нервы не выдержали душу надрывающего, голодного, жалобно взывающего мычания, осиротелого вида полей… Пришли станичники толпой к новому начальству, к ветеринарам, и потребовали, чтобы они добровольно удалились с глаз долой. Хотя никаких телесных повреждений ветеринары и не получили при этом бурном объяснении, но перепугались шибко и из первого же телеграфного пункта дали в областной город депешу: бунт…
Прискакал тогда в наш взбудораженный угол генерал, большой сторонник быстроты и натиска, временно заменявший начальника края. Созвал станичный сбор и начал топать. Брызгал слюной, сучил кулаками, сквернословил, грозил кандалами, каторгой, расстрелом. По уполномочию сбора, выступил вперед Анисим Ефимыч, георгиевский кавалер с двумя крестами, старик почтенный, твердый, справивший пять сынов на службу, умевший и слово сказать — порой так умно, что и раскусить не скоро раскусишь. Выступил и сказал:
— Ваше п-ство! дозвольте вам доложить: ведь быки-то они нас кормят… Не будь бы быков, не было бы и нас, казаков. А не было бы нас, — и вы бы аполетов не носили… Не даром старыми людьми сказано: генерал без людей — как…
Тут Анисим Ефимыч загнул такую крепкую пословицу, что весь майдан загрохотал от удовольствия. Генерал побагровел от гнева.
— Что-о?
— Ничаво, — сказал наш бравый кавалер и сел.
— Встать! — крикнул генерал, весь затрясшись и сжав в кулаке карандаш, оправленный в серебро: — пошел сюда!..
Анисим Ефимыч встал со скамьи и вышел к столу.
— Ты кто такой? тебе что нужно? — зарычал генерал.
— Мне то же, что и людям, ваше п-ство, — не робея, сказал старик: — по-старому жить… Желаем жить, как наши потомки жили, деды-прадеды…
— Не рассуждать, скотина!..
— Скотина у нас с рогами, ваше п-ство, — с спокойным достоинством возразил Анисим Ефимыч — а у меня на лысине рог не видать, а на грудях два заслуженных именных креста…
Тут произошло нечто неожиданное. Генерал даже как-то замычал от этой спокойной дерзости, размахнулся снизу вверх и ткнул карандашом в нос нашему уполномоченному оратору, острие карандаша проткнуло ноздрю и вышло наружу…
И вдруг доселе мирный, почтительно безмолвный наш станичный сбор всколыхнулся, взревел грозно, как старый лес в бурю, и генерал с своим адъютантом мгновенно были окружены кипящим кольцом голов, которые сверкали глазами, кричали, трясли яростно бородами. Энергичный генерал сразу увял… За ним не стояло ни одной винтовки — он сообразил это в одно мгновение, — и мгновенно, жалко пал духом… Обстоятельство конфузное, воспетое потом в крылатой частушке, но оно и спасло его от народного самосуда: отступились наши старики, выпустили — уже не генерала, а жалкого старикашку, за перепуганными человеческими чертами которого как-то потускнели и спрятались генеральские погоны и эксельбанты… Посмеялись вслед, плюнули, запрягли быков и выехали на работу…
