— Милый мой! — воскликнул он, целуясь с вошедшим. — Полчанин!.. Ну, здорово… Господи! Кабы один на один, не узнал бы…
— Досыта набился бы, пожалуй, и не угадал бы?.. А тебя сразу… того… г-га-га… как глянул, без ошибки: Ефим!..
— Ну да, конечно! Потому что сказали?.. А то и я, брат, совсем старый стал… Укатали горки Ефимку…
— Нет. Обличье не переменилось… такой же… По взору сразу можно признать. Ну, как?..
Казак положил на нары узелок в платке, потом арбуз и дыню, которые он держал, прижав к себе левой рукой.
— Живешь на свете? — спросил он, улыбаясь ободряющей улыбкой.
— Да, живу… вот… — говорил Толкачев, улыбаясь и глядя на полчанина тихо-ласковым и смущенным взглядом.
— На-ка вот, поешь.
— Спасибо, сердечный! Ну, ты-то как?
Им обоим хотелось сказать многое, но они не знали, с чего начать, как и о чем вспомнить…
— Да я чего же? Живу, — сказал полчанин, показывая опять из-под усов желтые зубы, — вот старик стал. Ворочаю горбом. Что плечами да спиной поворочаешь, то и барыш. Помаленьку живем… тихо… Ты вот как? Да ты сядь, ешь!..
— Да я не голодный…
Они сели на нары. Ефим запустил руки в карманы и сказал, принимая беззаботный вид:
— Да, брат… живу и я. Плакать не плачу, а слеза иной раз бежит… Вот все в странствиях…
— Докель же?
— Кто ее знает? Рассчитывал, что больше уж не надо бы… устал…
— Устал-таки? Не похоже, чтобы…
— Устал, брат…
Ефим отвел глаза от своего собеседника. Ему хотелось бы говорить с ним, товарищем молодости, так, как говорил он в былые времена, — беспечно-шутливо, бодро, с лихим, вызывающим цинизмом, но, против его воли, грустная, жалующаяся нота зазвучала в его словах.
— Д-да… И сам иной раз не верю, что это — я. Вперед и не думал, что устану когда-нибудь, ан устал… Выпало, мне все — смех, все — шутка. Попался — нужды нет, убегу, и… ищи ветра в поле… А сейчас — кто ее знает, куда все это делось?.. Устал… Думал отдохнуть — не пришлось. Уж как ни хитра, думаю, полиция, а я хитрей ее. Ан она меня подкузьмила, откель и не ждал…
— А сыны где?
— Двое со мной были в Красноярском. Малые, Устин с Родионом.
— А энти?
— Энти в разных местах: Малафей и Иван в Иркутске, в рудниках.
— Под землей, стало быть?
— И под землей, и над землей, по-всякому. А Абакум на Сахалине. Старуху похоронили…
Молодой казак в синей блузе и в артиллерийской фуражке внес чайник с кипятком и поклонился Ефиму. — Это сын, что ль? — спросил Толкачев.
— Сын, — отвечал полчанин. — Становь сюда, Самошка!
Казак поставил на нары чайник. Полчанин развязал узелок и достал оттуда сахар, чай в бумаге, чайную чашку с блюдцем, пшеничный хлеб и сливы.
