На станциях уже не было ни народу, ни девчат с малиной или яблоками. Кучкой стояли крупные, щеголеватые жандармы, а в сторонке — господин в красной фуражке, начальник станции. На каждой станции из поезда выходил старый жандармский полковник и, сделавши озабоченное лицо, о чем-то подолгу толковал с начальниками в красных фуражках. По усталым лицам этих людей видно было, что старик говорит для формы, перебирает совершеннейшие пустяки, которые и без него предусмотрены. Молодцеватые унтера величественно и сурово взирали на какого-нибудь смиренного богомольца, торопливо набиравшего в чайник воды из зеленой станционной кадки. На их лицах как будто было написано:
«И к чему такая мразь землю обременяет в такой важный момент?..»
Когда подполковник проходил мимо них, они вытягивались до последней физической возможности, затаивали дыхание и «ели» его глазами.
— Ну как, братец? У тебя все благополучно? — кивал небрежно старик в сторону кого-нибудь из них.
— Гав-гав! — быстро и громко отвечал унтер, и глаза его преданно глотали начальника.
Около восьми часов утра поезд остановился на станции Шатки.
Большая часть богомольцев высадилась здесь; даже те, у кого был билет до Арзамаса. Так сделал и Егоров отец, потому что ходили упорные слухи о дороговизне подвод в Арзамасе и о том, что от Шаток путь короче.
После духоты вагона было особенно приятно подышать утренним воздухом на травке около маленького вокзала, закусить и выпить чаю. Множество отпряженных телег стояло за вокзалом. Мужики с кнутами в руках шли развернутым фронтом на богомольцев.
— Ехать? — спросил тощий старичок отца Егора. — Да.
— Вас сколько?
— Да вот двое с парнишкой.
— Двоим дорого будет. Человека три-четыре… Сидевшие рядом на травке двое богомольцев — старый хохол из Таврической губернии и молодой человек в пиджаке из Екатеринославской — поднялись и приняли участие в торге.
— А довезешь четырех-то? — спросил молодой, которого старик называл Алешей.
— Х-хе! — воскликнул ухарски дед, обнаруживая желтые, поредевшие зубы. — Ч-че-ты-рех!.. Десять довезу! Телега крепкая и лошадь — ничего… твердая лошадка…
— А за сколько повезешь?
— К Понитаевке аль до Сарова?
— До Сарова.
— До Сарова шесть рубликов…
— Тю-у!.. Ска-зал!..
Молодой екатеринославский богомолец, сам человек, по-видимому, прикосновенный к торговле, умевший и любивший «ладиться», сейчас же забрал в свои руки торг за подводу.
— Господа-а! да вы как считаете? А сколько тут верстов по-вашему? — восклицал возница.
